В тихом омуте - Виктория Платова

– Что ты искал?

– Бабки.

– Нашел?

– Сама знаешь, что не нашел. Так, мелочевка, на дведозы от силы. Здорово ты их прячешь, где только?

– Я прячу их в банке.

– Банку я что-то не приметил.

– В сберегательном банке.

– Идиотка! Кто же их там держит в этой гребаной стране?

– Я.

– И много?

– На гроб из красного дерева хватит. Тебя тоже упакую впоследний путь, не сомневайся. Благо недолго ждать осталось. – Нимотси сталраздражать меня.

Он с ненавистью посмотрел на меня.

– Придется тебе все снять. Мы уезжаем. Я грохнулажестянку с кофе об пол, никакого эффекта, жалкое подобие ночной, почтитрагической, сцены с битьем посуды.

– Ты уезжай, если хочешь, – хоть в Канаду, хоть наострова Зеленого Мыса… Дам тебе отступного – и попутного ветра в горбатуюспину.

– Это мило И плевать, что столько лет из одного корытадерьмо хлебали и в одной кроватке спали, тщедушными тельцами прижавшись.Нехорошо выходит, а? Ты, моралистка!

Бедный мой Нимотси, спасавший меня от тоски по Ивану,лежавший с ботинками на диване в квартире на Автозаводской, отчаяннопоцеловавший меня в аэропорту – мне стало нестерпимо стыдно за непроходящееглухое раздражение к нему.

– Я никуда не поеду, – мягко сказала я, – у меня здесьвсе: жизнь, куча работы, счета за телефон… У меня обязательства перед людьми,которых я люблю. И которые любят меня…

– Что ты говоришь? Которые любят тебя… Сейчас с двухраз угадаю, кто это любит тебя! Какая-нибудь дешевая провинциальная срань сюрким пенисом, альфонсишко, который сосет из тебя бабки на галстуки и любовниц…И играет на тебе, как Ростропович на виолончели.

– Заткнись!

– Что, правда, правдочка и маленькая правда глазаколют?

– Пошел вон из моей квартиры!

– Не на порно ли денюжки ты ее прикупила? Я больше немогла оставаться с ним в одном пространстве – еще пять минут, и мы разругаемсяв хлам, я этого не хотела, я действительно была моралисткой, куцей моралисткой.

Я ушла в комнату, начала бесцельно собирать вещи,разбросанные Нимотси.

– Ну что?! – заорал он из кухни. – Ширяться будем?

– Пошел ты! – заорала я в ответ.

– Как знаешь. А то бы на пару отъехали. В прихожейзазвонил телефон.

– Не бери трубку! – страшно закричал Нимотси.

– Не сходи с ума, – холодно ответила я; это Венька,конечно же, ну, слава Богу, теперь-то мы быстро разрешим все проблемы…

На том конце трубки молчали.

– Перезвони, – я дунула, послушала – молчание, –перезвони, тебя не слышно.

Нимотси стоял на пороге кухни, белый как мел.

– Кто это? Кто это звонил?

– Конь в пальто! Сорвалось – вот и все. Я быстронабрала Венькин номер – короткие гудки. Нимотси заметался по квартире,многосерийная эпопея продолжилась.

– Это они… Они меня вычислили… Нужно сваливать отсюда…Вот блин, даже одеться не во что! Что у тебя за хахель – из труппы лилипутов,что ли?.. Ну, ты и сука, лишила меня кожного покрова!

– Что ты несешь?!

– Какого ляда нужно было шмотки мои стирать, кто тебяпросил? В чем теперь ноги делать?! И рюкзак порвался, вот черт! – Он схватилсвою записную книжку, потрепанные карты, огрызок карандаша.

– Да… – я меланхолично наблюдала за ним, – не всехдурных война забрала. Успокойся ты… Я тебе “Паркер” подарю.

– Плевал я на твой “Паркер”. Ты даже не знаешь, что уменя тут… Что у меня тут снято!..

Он все еще носился по квартире со своим богатством, когдазазвонил телефон.

На этот раз это действительно была Венька.

– Эй! Ты жива еще, моя старушка?

– Привет! Тут сорвалось…

– Ничего не сорвалось. – В Венькином голосе сквозилоскрытое торжество: так было всегда, когда она складывала заказы к моим ногам, –так такса виляет хвостом, ожидая от хозяина похвалы за пойманную лисицу. –Ничего не сорвалось! Наоборот. Этот респектабельный лох из Горного был ввосторге от наших идей… Рожа, правда, вегетарианская, волосики зализанные, каку трактирного полового, но… В общем и целом… Что такое “триллер”, не знает, но,когда я объяснила, – возрадовался и попросил что-то зубодробительное набанковскую тему. У него приятель – банкир, он-то, самоубийца, и выкладываетденьги. Я подписала все бумажки, аванс получим в конце недели. Ты рада?

– Рада, – соврала я. Больше всего меня сейчасбеспокоила проблема свалившегося на голову Нимотси. Решить ее одна я была не всилах, безвольное, бесхребетное существо. – Ты приедешь?

– Куда я денусь? Надо же это отметить. Форма одеждыномер пять и выпивка за счет заведения. Буду через два часа. Кстати, расскажутебе одну забавную вещь – ты умрешь! Я ведь хотела лететь самолетом, никогдаеще не летела из Питера в Москву самолетом… Так вот, меня завернули. Сказали,что паспорт – не мой, вообще другое лицо, и выгляжу намного старше, – онапомолчала, – лет на двадцать шесть. Вот видишь…

– Лучше бы я выглядела на девятнадцать. – Я все ещебоялась этой полной идентификации, но уже смирилась с ней.

– Мы подумаем об этом, – весело пообещала Венька. – Такформа одежды номер пять, не забудь.

– Да.

Я повесила трубку.

Нимотси стоял, прислонившись к дверному косяку, ивнимательно прислушивался к разговору, скрестив руки на голой груди, – теперьон был в Венькиных джинсах, которые едва доставали ему до середины икры. Но,слава Богу, свой архив он куда-то пристроил.

– Что, кто-то к нам припрется?

– Да.

– Надо же было так ошибиться! Значит, с мужиками унашей фригидной самочки полные кранты и она запрыгала по девочкам!

– Это не то, что ты думаешь. – Мне не хотелось вступатьс ним в дискуссию.

Я отправилась в комнату, за формой одежды номер пять – этобыла моя первая серьезная уступка Венькиному скрытому безумию. Каждый удачноподписанный контракт мы отмечали маленьким фуршетом, приправленным формой номерпять или “рабочей лошадкой”: комбинезон на голое тело, короткая джинсоваяжилетка и серебряный браслет в виде чередующихся черепашек разных размеров.Венька сама выбрала одинаковые комбинезоны и одинаковые жилетки в каком-тонавороченном магазинчике для стареющих хиппи. В придачу ей сунули кассету “Душачерного Перу” и плохо отпечатанную брошюрку Блаватской. Блаватской мы застелилимусорное ведро, а кассету слушали иногда под текилу. Венька любила текилу.