Бельканто - Энн Пэтчетт

Президент Масуда вряд ли справился бы с такой работой. Он ни слова не мог сказать без бумажки. Президент был человек неглупый, но раскованности ему не хватало. К тому же Масуда отличался вспыльчивым и тщеславным характером и вряд ли стал бы по команде ложиться, вставать, бегать к двери и обратно. Он наверняка брякнул бы прессе что-то не то, бандиты пристрелили бы его за такую инициативу, а затем прикончили и остальных заложников. Впервые за все время террористической атаки вице-президент подумал о том, что даже лучше, что Масуда остался дома смотреть свою мыльную оперу, потому что он, Рубен, прямотой и покорностью смог спасти жизнь своей жене, своим детям, красавице-гувернантке и знаменитой Роксане Косс. Что ни говори, сейчас вице-президент был на своем месте. Месснер вышел из дверей и встал рядом с ним на крыльце. День выдался пасмурный, зато воздух был свеж и чист. Люди на другом конце аллеи опустили оружие, и в дверях показались женщины, их вечерние туалеты сверкали в лучах предвечернего солнца. Если бы не полиция и фоторепортеры, случайный прохожий мог бы подумать, что дамы поголовно разругались на приеме со своими спутниками и, разобидевшись, уходят домой. Все они плакали, косметика расплылась, волосы свисали перепутанными прядями, женщины сжимали в кулаках подолы своих длинных юбок. Большинство несли свои туфли в руках или вообще оставили туфли в доме, чулки рвались на сланцевых плитках дорожки, но женщины этого не замечали. Они словно покидали тонущее судно или спасались из горящего здания. Чем больше они удалялись от дома, тем сильнее плакали. За ними следовали немногочисленные мужчины – старики и слуги, беспомощные перед лицом ужаса, в котором, разумеется, не были виноваты.

Необходимое уточнение: освобождены были все женщины, кроме одной.

Она оказалась где-то посередине шеренги выходящих. Как и другие женщины, она смотрела не вперед, а назад, в гостиную, на пол, где провела, кажется, не одну ночь, а несколько лет. Она смотрела на стайку мужчин у дальней стены. Никого из них она не знала. Никого, кроме японского джентльмена, ради которого, собственно, и был затеян этот прием. По сути, она не знала и его, но он так любезно помог ей с аккомпаниатором, что Роксана Косс специально нашла его взглядом и одарила улыбкой. Мужчины переминались с ноги на ногу, вид у них был печальный и беспокойный. Господин Хосокава учтиво улыбнулся ей в ответ и склонил голову. За исключением господина Хосокавы, никто из мужчин в тот момент не думал о Роксане Косс. Они забыли и о ней, и о ее невероятном пении. Все они глядели на своих жен, выходящих на дневной свет, и думали о том, что, возможно, не увидят их уже никогда. Мужчинам трудно было дышать от переполнявшей их любви. Вот покинули дом Эдит Тибо, жена вице-президента, прекрасная Эсмеральда.

Роксана Косс уже почти достигла выхода, впереди нее было всего человек пять, как вдруг командир Эктор выступил вперед и взял ее за руку. Особой агрессии в его жесте не было. Быть может, он просто хотел ее проводить или переместить в другое место шеренги?

– Espera, – сказал он, указывая на стену, и Роксане Косс пришлось встать поодаль от остальных, рядом с большим полотном Матисса, изображающим груши и персики в вазе. В стране имелись всего две работы Матисса, и эта была позаимствована из музея специально ради приема. Но обескураженная Роксана Косс в тот момент о живописи не думала и смотрела только на переводчика.

– Подождите, – перевел Гэн на английский, стараясь, чтобы это прозвучало как можно милосерднее. В конце концов, «подождите» не значило, что она вообще никогда отсюда не выйдет. Это означало лишь, что ее выход откладывается.

Роксана Косс обдумывала услышанное. Она все еще сомневалась в значении сказанного ей, даже после перевода. Да, ей приходилось ждать в детстве. Приходилось ждать в консерватории, в очереди на прослушивание. Однако в последние годы ее уже никто не требовал ждать. Наоборот, это ее все ждали. А в этой дурацкой стране, на этом дне рождения, в окружении вооруженных головорезов – заставлять ее чего-то ждать посреди такого безумия было уже просто издевательством. Роксана Косс выдернула у командира свою руку так резко, что с носа у него соскользнули очки. Она больше не желала терпеть его прикосновений к своей коже.

– Знаете что, – заявила певица, – хорошенького понемножку!

Гэн открыл было рот для перевода, но передумал. К тому же Роксана Косс продолжала говорить:

– Я приехала сюда, чтобы работать, то есть чтобы петь на приеме, и я свою работу выполнила. Мне велели спать на полу вместе со всеми этими людьми, которых вы по каким-то причинам решили задержать, и я легла на пол. Но теперь с меня довольно!

Она указала пальцем на кресло, где сгорбился аккомпаниатор.

– Посмотрите, – сказала она, – он болен, и я должна быть рядом с ним.

Впрочем, это трудно было назвать убедительным аргументом. Голова у аккомпаниатора упала на грудь, руки безвольно свесились вдоль туловища, как флаги в безветренный день – он больше походил на мертвого, чем на больного. Когда Роксана Косс говорила, он даже не поднял головы. Шеренга женщин остановилась. Даже те, кто уже вышел на улицу, остановились посмотреть, что происходит, пусть они и не понимали, что говорит певица. В эту минуту всеобщей растерянности, в неизбежной паузе, предшествующей переводу, Роксана Косс и вознамерилась покинуть дом. Она решительно устремилась к открытой, ожидавшей ее двери. Командир Эктор бросился вслед за ней и, не сумев поймать руку, крепко ухватил за волосы. Да, такие волосы делают женщину легкой добычей – все равно что связка длинных шелковистых веревок на голове.

Затем одно за другим произошли три события: во-первых, Роксана Косс, лирическое сопрано, издала высокий пронзительный звук, в котором смешались удивление и такая боль, будто, потянув ее за волосы, командир сломал певице шею; во-вторых, все гости, за исключением аккомпаниатора, сделали шаг вперед, показывая, что готовы взбунтоваться; и, в-третьих, все террористы, от четырнадцатилетних до сорокалетних, тут же схватились за оружие и передернули затворы, и от этого металлического клекота все застыли, словно в стоп-кадре. Комната замерла в ожидании, время остановило свой бег – и тут Роксана Косс, не озаботившись даже тем, чтобы расправить платье или пригладить волосы, вернулась на свое прежнее место рядом с картиной, которая, честно говоря, была не лучшим произведением мастера.

После этого командиры начали вполголоса совещаться между собой, и даже рядовые боевики, мальчишки-бандиты, принялись тянуть шеи, чтобы лучше расслышать. Голоса командиров сливались, но можно было уловить слова «женщина», «никогда», «договор». Затем кто-то растерянно произнес: «Она же певица!» Из-за того что командиры склонились друг к другу, разобрать, кто именно это сказал, было невозможно. Может быть, все вместе.

Чтобы захватить человека в заложники, можно придумать повод и похуже. Заложник ценен тем, что его можно обменять – на деньги, или свободу, или на другого, нужного тебе человека. Человек может заменить деньги, если изыскать способ его удержания. Так почему бы не захватить человека в заложники за его драгоценный голос? Не получив то, за чем они пришли, террористы решили взять взамен кое-что другое, то, о чем они и понятия не имели до того самого момента, как оказались на четвереньках в узких туннелях вентиляционной системы. Они решили взять то, что составляло смысл жизни господина Хосокавы.