Королевство Краеугольного Камня. Книга 2. Первеницы мая - Паскаль Кивижер

– И что же вы там делали?

– Я… Откровенно говоря, ваше величество, я часто там бывал. Ловил флюиды мудрости, которые исходили из обители нашего великого Клемана, но сам подняться к нему никогда не смел.

– Ладно. Значит, вы искали вдохновения возле его лестницы.

– Да, в самом низу, сир. И был там ровно за десять минут до того, как зазвонили тревогу.

– И вы видели что-то? Или кого-то?

– Видеть не видел, сир. Скорее слышал.

– И что именно вы слышали?

– Раскаты голоса, ваше величество. Кто-то злился на нашего прекрасного Клемана.

– Мужчина, женщина?

– Думаю, мужчина, сир, однако лестница невероятно длинная, как вы знаете. Звук доносился издалека. Может быть, это был голос самого Клемана.

– Что было дальше?

– Дальше, ваше величество, хлопнула дверь.

– И что вы сделали?

– Я испугался, что меня застанут у лестницы, сир, и унесся прочь, как лань.

– Как лань… – пробормотал Тибо. – Но, мой бедный герцог, это не вас, а того, кто кричал, нужно было застать врасплох!

Несмотря на тесноту, поэт умудрился воздеть руки к потолку.

– Ваше величество! Кто ж знал, что пламя похитит у нас великого де Френеля?!

Герцог так размахивал руками, что чуть не влепил Мадлен пощечину. Блез заметил симптомы приближающейся истерики.

– Успокойтесь, успокойтесь. Уверен, король признателен вам за откровенность.

– Очень признателен, – кивнул Тибо с потерянным видом.

Герцог сцепил на коленях руки, обмякшие, будто тряпичные. Он обмяк еще больше, когда король сказал:

– У меня есть серьезные основания полагать, что Клеман де Френель ждал смерти.

Все обернулись на Тибо, но он не прибавил ни слова. Его последняя беседа с Клеманом накануне отъезда странным образом напоминала прощание. Но развивать эту мысль он не собирался. Однако замечание Овида застало его врасплох.

– Королева виделась с ним в день пожара. Лукас проводил ее до башни.

Теперь все обернулись к ней.

– Эма?

Тибо встревожило, что она даже не упомянула об этом. В последнее время она была какой-то непривычно далекой.

– Это было сразу, как ты исчез, Тибо, мне нужен был его совет, – попыталась оправдаться Эма. – И, помедлив, все же добавила: – Мне тоже показалось, что он предчувствовал конец.

Поведав Клеману свою тайну, Эма поняла, что тем самым подвергла его опасности. Но когда она попыталась предупредить его, он ее отослал.

В набитой битком нише воцарилось неловкое молчание. Блики пламени высвечивали встревоженные лица, будто все они вдруг очутились в аду. Однажды тайна гибели Клемана раскроется, удивив даже Эму. Но случится это позже, гораздо позже, когда весь мир изменится до неузнаваемости.

А пока им предстояло пережить самую суровую зиму в истории королевства. В январе замерзли колодцы. Пить теперь можно было только растопленный снег. Жители острова привыкли держаться сообща. Были выносливы, помогали друг другу и умели во всем находить плюсы: съезжали на санках по Френельскому склону, катались на коньках по замерзшей глади Верной. Но когда пришлось кипятить снег, отчаяние постучалось в двери. Домашняя птица перемерзла, скотина гибла, приходилось есть лошадей. Остров стал ледяной могилой.

Люди тоже умирали, особенно старики. Двоюродная бабушка Изабель опочила в своем гамаке в женской спальне, а вслед за ней – советница от Лесов и многие другие. Погребать усопших – невозможно. Как быть? Сжигать? Не хватит топлива. В итоге их поместили в амбар до оттепели. Вычеркивая имена усопших из королевского регистра, все невольно задумывались, как же справляются другие провинции.

А справлялись они с трудом. Повсюду не хватало дров. В провинции Френель разобрали по доскам единственную школу. В Приморье рыбаки сожгли барку. На Плоскогорье пошло в дело уже три четверти здания суда, а в Центре извели весь, какой был, навоз и компост. Когда во дворце сгинули в печах садовые беседки, одно стойло и все кусты, Овид в шутку предложил перейти на библиотечные книги. Шутка не прошла незамеченной: герцог Овсянский решил тут же паковать чемодан, а Элизабет опрокинула тарелку с прозрачным супом.

– Нет, конечно, нет, я шучу, – успокоил их Овид.

– Кто книги жжет, тот губит народ, – провозгласил Шарль, всегда готовый вынуть из-за пазухи пословицу.

– Да шутка это, шутка!

– От иной шутки другим жутко.

– Ой, да все уже, ладно!

Никто не посочувствовал баталёру. В его неудачной шутке отразились общие потаенные страхи: стать каннибалами, начать топить печи костями.

К концу января, впервые на памяти острова, замерзла Овечья бухта. Суда, посланные в Бержерак за столь необходимыми припасами, теперь не смогут вернуться в порт. А суда, что стояли на якоре, все оделись инеем и блестели под луной, как часовые зачарованного царства.

Королевство Краеугольного Камня поникло под мертвящей белизной. Винить в постигших всех несчастьях было некого. Вот только, по мнению многих, с тех пор как принц сошел на берег под руку с темнокожей королевой, остров знал одни беды.

Никто уже ни на что не надеялся, и вдруг холод отступил. Весна пришла бурная, настоящий взрыв тюльпанов и нарциссов. Тибо первым делом поскорее созвал Совет: нужно было исправлять зимние разорения. Практика Лукаса кончилась, и он решил ехать во дворец вместе с обеими Ирмами. Выехали они ранним, солнечным утром.

Кучер, который их вез, все мусолил во рту зубочистку и одну-единственную фразу:

– Да уж, ей-богу, с тех пор как темнокожая королева ступила на остров, у нас одни беды, это точно.

Лукас слышать больше не мог этих слов от кого ни попадя. С чего вдруг винить в морозе и голоде Эму? Все равно что сказать, будто цветущее великолепие на полях – ее заслуга. Он стискивал зубы и страдал молча. Но когда на первой остановке кучер слез размять ноги, наткнулся на полусгнивший труп сурка и повернул назад, бормоча, что темнокожая королева несет одни беды, он оглянуться не успел, как удар кулака опрокинул его навзничь.

– Лукас Корбьер! – прикрикнула Ирма Сильная. – А ну, живо ко мне!

Она приковыляла к своему практиканту и оттащила его в сторону.

– Хороший мальчик, – шепнула она ему на ухо, улыбаясь во весь беззубый рот.

Будь у ней силы, как прежде, она бы давно зашвырнула кучера в нарциссы вместе с его треклятой зубочисткой. Но годы брали свое, а суровая зима состарила ее еще больше.

– Иди извинись, и чтобы об этом ни слова.

Весь оставшийся путь кучер не раскрывал рта. К дворцу они подъехали уже под усыпанным звездами небом. Тибо встретил их, несмотря на поздний час. Каждый вечер он искал предлог лечь попозже из-за кошмаров. Он засыпал изможденный, а просыпался весь в царапинах. Манфред уже подумывал, не надевать ли королю на ночь кольчугу.