Под парусом надежды - Вера Колочкова

– Что ж, понятно… – со вздохом поднялась с шаткого стульчика Кира. – Твоя правда, Рая, горевать я сюда шла… Ладно, потом с тобой разбираться будем, пошла я…

Отец сидел за кухонным столом, покрытым вытертой розовой клеенкой, вяло опустив плечи и осоловело глядя в размытое дождем окно. Початая бутылка водки стояла перед ним сиротливо – грустный упадочный натюрморт. Сердце у Киры снова зашлось безысходной жалостью. Горькой она была, эта жалость. Запоздалой, наверное. А может, это и не жалость была вовсе, а совесть дочерняя…

– Пап… А похоронами-то кто занимается? Может, помощь нужна? – тихо спросила она, присаживаясь напротив.

– Да эта… которая женой назвалась, все суетится… Командует тут, как будто и впрямь к маме отношение какое-то имела…

– А бабушка что, и не видела ее никогда?

– Нет. Не видела. Говорю же: она бы ее и на порог не пустила, аферистку эту, – заплетающимся языком проговорил отец, не поворачивая от окна головы. – Ты это… ты прости меня, доченька… И мама твоя пусть меня простит, ты скажи ей… Помру я скоро, наверное. За мамочкой своей пойду.

– Не говори так, папа! Нельзя так говорить. И вообще – ты бы в руки себя как-то взял, а? Не пил бы сегодня больше. Завтра ж похороны, а ты никакой будешь…

– Да какая уж теперь разница… Я и так никакой. Все уж. Другого не будет. Конец мне, доченька. Выживет отсюда меня эта баба. Как пить дать, выживет. Бомжевать отправит.

– Да уж… – едва слышно пробормотала Кира. – Похоже, похоже на то… – И уже громче добавила: – Пап, ну так нельзя ж этого допускать…

– А как? Как теперь быть-то? Драться мне с ней, что ли? Я пробовал, так не получилось у меня ничего. Она, зараза, сильная такая, и рука у нее тяжелая. Говорит, милицию вызовет… А что я им скажу, милиции-то? Она ж опять завопит, что жена, что прописанная… Как быть-то, доченька? Ты ж у меня вроде в юридическом институте учишься… Помоги, подскажи…

– Институт я уже закончила, папа. Теперь вот работаю. Стажером в адвокатской конторе.

– Ух ты! Здорово… Ты теперь адвокат, значит…

– Да не адвокат, папа! Стажер! А выселять твою авантюристку теперь через суд надо! Можно, конечно, и в милицию заявление написать, да, боюсь, не примут они…

– Не надо в милицию! Я туда не пойду, ты что… Они меня там знают уже…

– Тогда тебе к настоящему адвокату надо, папа. Чтоб он как твой представитель в суде выступал. Хочешь, я тебе найду такого?

– Нет, доченька, не надо. Я сам. Чего ты из-за меня позориться будешь? У вас там, поди, все адвокаты друг друга знают… Скажут потом, что у Киры Воротынцевой отец совсем алкоголик пропащий…

– Пап, ну не надо, зачем ты!

– Да ладно, доченька. Я ж все понимаю. И своей мамочке я жизнь попортил, и твоей мамке тоже… Тебе уж не буду. Ты не беспокойся, найду я себе адвоката. Вот продержусь дня три, человеческий облик приму и пойду искать… А сейчас ты иди, доченька. Я вот допью сколько тут есть да пропаду до завтра, чтоб эту стерву мне глазами не глядеть…

– Ой, да больно нужны мне твои глаза! – раздался из-за закрытой двери возмущенный Раин голос. – Сам всю память пропил, вчерашний день не помнит, а туда же – глазами не глядеть! Алкоголик проклятый, чтоб тебе пусто было… Пьянь подзаборная…

– Вот видишь, доченька? – уныло прошептал отец. – Подзаборная, говорит… Вот туда она меня и отправит – в жизнь подзаборную…

– Ладно, папа, – вставая со стула, тяжело вздохнула Кира. – И впрямь, ложись-ка ты спать. А то завтра на ногах не удержишься.

Она открыла кухонную дверь и, слегка отстранив Раю рукой, как ненужный какой предмет, прошла в прихожую, начала возиться со старым дверным замком. Рая стояла у нее за спиной, шипела злобно:

– Ну чё, научила папочку, да? Ишь, умная какая… А только не выйдет у тебя ничего! Мы тоже законы знаем! И папочку твоего алкоголика тоже здесь все знают! И все скажут, что он память свою давно пропил! Я ж не виноватая, что он не помнит ничего!

– Вы слишком много говорите, Рая, – уже выходя, коротко обернулась к ней Кира, – слишком много и слишком быстро. А это первый признак полной в себе неуверенности…

– Чего? – моргнула короткими ресничками наглая молодайка. – Это у меня-то неуверенность? Да я… Да я…

– До завтра, Рая. Надеюсь, у гроба своей несостоявшейся свекрови вы так трещать не будете? Надоели вы мне…

Рая что-то еще проговорила ей вслед – она уже не слышала. Быстро спустилась по щербатым ступенькам, вышла на улицу, вдохнула с жадностью пропитанный влагой холодный воздух. И быстро пошла на автобусную остановку. На работу возвращаться никаких сил не было. Но дома опять же мама с ее ревнивыми расспросами… Жаль, что посоветоваться с ней по отцовской проблеме нельзя. Да и не только с ней – ни с кем нельзя. Не в контору же свою ей его приводить, в самом деле! Что Кирилл с Сергеем Петровичем скажут? Хорош, скажут, папочка у нашей умницы-невесты? Так, что ли? Нет уж, лучше со стороны ему адвоката найти…

На следующий день были похороны. Бабушка Софья Михайловна лежала в гробу строгая, маленькая и сухая. Голова в белом платочке, синее шерстяное платье, губы сжаты в ниточку. Отец едва стоял на ногах – все время то ли рыдал, то ли кашлял так глухо и хрипло. Раиса все суетилась, все отдавала никчемные какие-то распоряжения, изредка прикладывая к уголкам глаз беленький платочек и стягивая книзу уголки губ, и все время старалась пристроиться поближе к отцу, на безопасное, впрочем, расстояние. Когда служащий крематория провозгласил трагическим голосом о подошедшей минуте прощания, завыла-заплакала в голос первая, опередив бабушкиных подружек-соседок. Их, этих подружек, набился полный микроавтобус – старушки вообще такие мероприятия очень любят. Вернее, относятся к ним очень ревностно, пропуская эту ревность через свой страх перед неотвратимостью собственного приближающегося конца. Кира тоже подошла к гробу, наклонилась к бабушке, чуть тронула губами бумажную полоску с молитвой, опоясывающую лоб. Потом отступила на шаг, смахнула слезу со щеки…

– Не обижаешься на бабушку-то, внученька? Знать, не обижаешься, раз пришла… – тихо проговорила стоящая рядом с ней тяжелая, рыхлая старуха.

Кира узнала ее – это была Мария Никоновна, самая закадычная бабушкина приятельница. Она помнила ее с тех еще пор, когда хаживала на воскресные бабушкины обеды с родителями.

– Нет, Мария Никоновна, что вы… – повернула она к ней голову.

– Ну и молодец, что теперь скажешь… А эта, смотри, как придуривается! Глядеть же тошно, господи! – показала она подбородком на зашедшуюся в явно притворном рыдании Раю. – Убивается она, поди ж ты…

– А вы в курсе, Мария Никоновна?… – осторожно спросила старушку Кира. – Вы знаете, что она каким-то образом замуж за отца сумела выйти?

– Ой, да каким таким образом, господи… – досадно махнула на нее тяжелой рукой старуха, – обыкновенным каким… Выкрала у Володьки у пьяного паспорт да и махнула с ним в свою деревню. А там, в деревнях-то, все родственники! Все друг друга знают, чего уж там! Отчего ж своей деревенской не помочь? Вот и понаставили в паспортах штампиков, и документы какие нужно с подписями оформили… Без меня меня женили, одним словом!