Дарующий звезды - Джоджо Мойес

– Ты же знаешь, что я считаю тебя красивой. – Его голос звучал сонно.

– А ты рад, что мы поженились?

– Конечно рад.

Элис обвела пальцем пуговицу его рубашки:

– Тогда почему…

– Элис, давай не будем портить друг другу настроение серьезными разговорами? Зачем заводить подобные разговоры? Что нам мешает просто хорошо провести время?

Элис убрала руку с рубашки мужа. Извернувшись, она легла на коврик так, что теперь они соприкасались только плечами.

– Конечно.

И вот так они лежали, плечом к плечу, в высокой траве, глядя в небо в звенящей тишине. Когда Беннетт снова заговорил, его голос был мягче обычного:

– Элис…

Она бросила взгляд на мужа. Тяжело сглотнула, чувствуя, как сильно бьется сердце. Накрыла руку Беннетта своей, тем самым пытаясь его ободрить, без лишних слов дать понять, что всегда будет ему надежной опорой и поддержкой. Да и вообще, он может говорить все, что захочет. Ведь как-никак она была его женой.

Элис подождала секунду:

– Да?

– Это кардинал, – сказал Беннетт. – Красный кардинал. Я абсолютно уверен.

Первым воспоминанием Марджери О’Хара было то, как она сидит под столом на маминой кухне и сквозь прижатые к глазам растопыренные пальцы наблюдает за тем, как папаша, ударив кулаком ее четырнадцатилетнего брата Джека, пытавшегося помешать ему избивать жену, с ходу выбил Джеку два передних зуба. Мать Марджери, терпевшая побои, но не желавшая подобной судьбы для своих детей, оперативно швырнула кухонный стул в голову супруга, наградив его зазубренным шрамом на лбу. Отец врезал ей отломанной ножкой от стула, правда не раньше, чем смог стоять прямо, и драка прекратилась только тогда, когда дедушка О’Хара проковылял на кухню с ружьем на плече, жаждой убийства в глазах и пригрозил, если сын не остановится, снести ко всем чертям его чертову голову с его чертовых плеч. Но, как уже позднее обнаружила Марджери, не то чтобы дедуля считал, будто его сын не имеет права колошматить жену, а просто бабуля тогда слушала радио и из-за этих воплей едва ли не половину пропустила. В результате в сосновой обшивке стены осталась дыра, куда Марджери в детстве могла легко просунуть кулак.

В тот день Джек ушел навсегда – без двух зубов и с единственной приличной рубашкой в вещевом мешке. В следующий раз Марджери услышала его имя (уход из дому был расценен как нелояльность семье, а потому имя Джека благополучно исчезло из семейной хроники) лишь восемь лет спустя, когда они получили телеграмму, где говорилось, что Джек погиб, попав под товарняк в Миссури. Мать Марджери рыдала навзрыд, проливая горькие слезы в кухонный фартук, пока отец не швырнул в нее книгой, велев взять себя в руки, а не то он действительно заставит ее плакать, после чего отправился гнать самогон. Книга называлась «Черный Красавчик». Марджери так и не простила отца за то, что он оторвал у книги заднюю обложку, и каким-то образом эта испорченная книжка стала для Марджери искрой, раздувшей пламя всепоглощающей ярости, в которой слились воедино и любовь к погибшему брату, и желание убежать в мир книг.

«Не выходите замуж за этих дураков, – частенько шептала мать им с сестрой, укладывая на большую кровать с матрасом из сена в задней комнате. – И постарайтесь убраться от этих проклятых гор как можно дальше. Как только сможете. Поклянитесь!»

Девочки торжественно кивнули.

Вирджиния действительно благополучно уехала, добравшись до самого Льюисбурга, чтобы выйти замуж за человека, работавшего кулаками не хуже их папаши. Их мать, слава богу, не дожила до этого, заболев пневмонией через полгода после свадьбы дочери и буквально сгорев за три дня; тот же недуг сгубил и троих братьев Марджери. Их похоронили на горе с видом на ущелье, отметив могилы камнями.

Когда отец Марджери был убит в пьяной перестрелке с Биллом Маккалоу – последний печальный эпизод клановой вражды, продолжавшейся несколько поколений, – жители Бейливилла заметили, что Марджери О’Хара не проронила ни слезинки. «С чего мне плакать? – ответила Марджери, когда пастор Макинтош поинтересовался, все ли с ней в порядке. – Я рада, что он умер. Он больше никому не причинит вреда». Жители города вечно костерили Фрэнка О’Хару, а потому знали, что Марджери права, однако это не помешало им прийти к выводу, что единственная уцелевшая дочка О’Хары была такой же странной, как и они все, и чем меньше останется представителей этого семейства, тем будет лучше для всех.

– Можно задать тебе вопрос о твоей семье? – спросила Элис, когда они на рассвете седлали лошадей.

Погрузившись в воспоминания о сильном, крепком теле Свена, Марджери не сразу поняла, что к ней обращаются. Элис пришлось повторить вопрос дважды.

– Спрашивай что хочешь. – Она покосилась на Элис. – Дай-ка попробую угадать. Тебе, наверное, сказали, что со мной не стоит водиться из-за моего покойного папаши?

– Ну да, – замявшись, ответила Элис.

Накануне вечером мистер Ван Клив прочел ей целую лекцию на эту тему, брызжа слюной и тыча в небо указующим перстом. Элис, как щитом, прикрывалась добрым именем миссис Брейди, и все же разговор оставил неприятный осадок.

Марджери кивнула, словно ничего другого и не ожидала. Закинув седло на перила, она провела пальцами по спине Чарли – проверить, нет ли там припухлостей или язв.

– Фрэнк О’Хара снабжал виски половину округа. И готов был пристрелить любого, кто пытался отнять у него делянку. Любого, кто мог хотя бы помыслить об этом. Он убил больше людей, чем мне приходилось встречать. И оставил шрамы на теле каждого, кто был рядом с ним.

– Каждого?

Марджери поколебалась секунду, затем шагнула к Элис, закатала рукав блузки выше локтя, обнажив возле плеча побелевший шрам в форме монеты:

– Подстрелил из охотничьего ружья, когда мне было одиннадцать, потому что я ему нагрубила. Если бы брат не оттолкнул меня в сторону, папаша бы точно меня убил.

Элис на секунду потеряла дар речи.

– Неужели полиция ничего не предприняла?

– Полиция? – Марджери произнесла «поу-лиция». – У нас в горах люди привыкли сами со всем разбираться. Когда бабуля узнала, что он выкинул, она отстегала его хлыстом. Единственные, кого он боялся, были его мама и папа.

Марджери опустила голову, густые темные волосы упали ей на лицо. Она легонько провела пальцами по черепу и, нащупав то, что искала, отодвинула волосы набок, продемонстрировав Элис полоску голой кожи величиной в дюйм:

– А вот это в память о том, как он протащил меня за волосы по двум пролетам лестницы через три дня после смерти бабули. Вырвал клок волос. Говорят, когда он бросил этот клок, на нем висел кусок моего скальпа.