Кикудзиро и Саки - Такеши Китано

Первое мое воспоминание о нем — мой младший брат ждет, пока я приду из школы, и просит меня поиграть с ним, обращаясь ко мне со словами: «Братец! Братец!»

Я много играл с Такэси. Мы ходили на высохшее устье реки Аракава, то вытаскивали крабов щипцами для углей, то ловили речных раков. Дети той поры всегда оставались голодными, поэтому, когда у нас был богатый улов речного рака, он становился нашим полдником. И мы все время изобретали уловки, чтобы поймать как можно больше еды. Сначала Такэси смотрел на меня и подражал мне во всем. Но через некоторое время он стал ловить раков гораздо проворнее, чем я. Наверное, с того времени он начал проявлять себя как «гений развлечений». Мы ходили к учителю Нисиараи играть в жмурки и фехтовали игрушечными саблями, в магазине моделей в Сэндзю долго смотрели на модели паровозов, военных кораблей. Родители не имели возможности покупать нам дорогие игрушки, но и мне, и Такэси было очень весело.

Мы редко тратили деньги на развлечения, но довольно часто ходили в кино. Тогда недалеко от дома находился кинотеатр «Симанэ фудзикан», и когда мама была занята по дому, а бабушка занималась с учеником, будущим рассказчиком и певцом сказов гидаю, мы шли втроем с сестрой и братом в кино, тратя деньги, выданные нам на карманные расходы. Мы много раз пересматривали «Курама Тэнгу», где играли Аракан (Арасикан Дзюро) и Мисора Хибари. По дороге домой из кинотеатра мы пребывали в сильном возбуждении и подражали персонажам из только что просмотренного фильма.

«Я буду Курама Тэнгу, а ты будешь Сугисаку. Группа Синсэн, приготовиться!» — я вспоминаю наши игры с ностальгической улыбкой.

В детстве были, конечно, и трудности, даже более чем достаточно. Мы оба испытывали тогда и досаду, и печаль…

«Почему я родился в таком доме?» — плакал я тогда.

Но больше всего я ненавидел помогать в работе отцу, который был маляром. Мы работали каждую неделю по воскресеньям — примерно с того времени, как я поступил в старшую ступень школы, а Такэси пошел в пятый класс начальной школы. Нашей работой была, главным образом, очистка — мы смывали грязь со стен и труб, на которые отец впоследствии наносил краску. Самой сложной работой была затирка штукатурки.

Когда наносишь на потолок каустическую соду, чтобы снять слой грязи, то эта жидкость капает с потолка. Облитые струйками каустической соды, в которой была еще грязь и копоть, мы — наша кожа, волосы, одежда — приобретали цвет перетертого в порошок чая. При этом вид у нас был такой, что лучше умереть, чем показаться кому-нибудь на глаза — ветхий джемпер, как будто только что найденный на помойке, рваные штаны, носки-таби и сандалии-дзори… Мы выглядели совершенными грязнулями, и на нас просто жалко было смотреть. Юноше, достигшему возраста половой зрелости, до смерти не хотелось попадаться кому-нибудь на глаза в таком виде. Сгорая от стыда, мы становились еще более жалкими. Но именно в таких ситуациях как раз и встречаешься с одноклассниками и соседями. Это было действительно неприятно. Мне самому странно это говорить, но в школе я учился очень хорошо, меня даже считали первым в классе, а вот вне школы я появлялся в таком виде. Если шел дождь, то отец не мог работать, и поэтому я сделал куклу, призывающую не хорошую, а плохую погоду, и молился, чтобы погода была плохой. Я не соблюдал сыновней почтительности по отношению к отцу.

С другой стороны, отец, похоже, очень радовался, что берет нас с собой на работу. Он не получил никакого образования, с трудом мог написать свое имя иероглифами — КИКУ-ДЗИ-РО, и, естественно, он не мог производить подсчеты. Мне ничего не оставалось, как вместо него вести переговоры о стоимости работ и аренде инструментов, и, отправляясь вместе со мной на работу, отец, похоже, стал подумывать о том, чтобы я пошел по его стопам и стал ремесленником.

Он же не был даже бригадиром. Он был маляром, красильщиком по дереву, но у него не имелось даже своей высокой лестницы. И когда его звали на работу, он с поклоном шел в крестьянский дом по соседству и брал взаймы лестницу. Наверное, он мечтал направить меня по своим стопам, расширить дело, купить машину с электроподъемной лестницей, набрать много учеников-ремесленников и чтобы его называли «Китано-отец».

Но отец никогда не сказал бы такое в присутствии матери. А я, будучи ребенком, поклялся себе, что никогда не стану таким жалким работягой.

Честно говоря, мне неудобно за это перед отцом, но у меня нет хороших воспоминаний, связанных с ним.

Один раз он взял меня и Такэси, и мы пошли в парк Одзино Асукаяма любоваться цветением сакуры, но, как и следовало ожидать, отец напился. И мы с Такэси не просто не полюбовались сакурой, а еще и волокли пьяного до смерти отца до дома. Сейчас мы, конечно, над этим смеемся, но тогда я разозлился — непонятно, кто кого взял с собой на прогулку.

Если говорить о том, что он сделал для детей — принес как-то раз подарочную шоколадку, которую получил, когда выиграл в игровых автоматах. А вообще он всегда приходил домой жалкий и подавленный.

Отец был очень застенчивым человеком, если не выпьет, то будет упорно молчать, а когда приходили заказчики, он прятался за раздвижной перегородкой — сёдзи. Другие ремесленники организовали профсоюз, встречались один или два раза в год в Хаконэ и Атами. Собирались они чтобы выпить, повеселиться вместе с собратьями по ремеслу, но отец стеснялся и не ходил на эти встречи.

Он говорил: «Я не хочу туда идти. Масару, сходи ты вместо меня!»

Я совсем не хотел участвовать в таких мероприятиях, но если бы никто там не появлялся, то отец, наверное, упал бы в глазах своих коллег, и я был вынужден в школьной форме ходить на эти сборища в Хаконэ и Атами. Я думаю, нетрудно представить, насколько он был неуверенным в себе человеком, если он даже не пришел на мою свадьбу, притворившись больным.

Эта застенчивость досталась от него по наследству всем нам, его детям — братьям и сестре. Пожалуй, только Такэси умеет трансформировать эту робость в смех: черный юмор в самых печальных ситуациях, ерничество в официальной обстановке. Со всем этим справляется только Такэси, великолепно маскируя эту самую застенчивость.

В детстве мне было нестерпимо противно смотреть, как отец напивался и буянил. Хотя сейчас я думаю, что ему ничего не оставалось делать, как только выпивать и таким образом разгонять свою тоску, ведь со своим застенчивым характером он никогда не мог сказать того, что хотел.

* * *

Такэси относился к отцу немного иначе, чем я. Он восхищался профессией ремесленника и сам обладал потрясающим талантом создавать вещи — что бы это ни было — написание картины или изготовление игрушки. Он даже снял фильм «Лето Кикудзиро». Может, это и не было выражением уважения к отцу, но, мне кажется, он чувствовал близость к нему.

Также и в других фильмах Такэси часто встречаются слабые и жалкие, но добрые герои. Боксер, который не в состоянии противостоять своим искушениям и похудеть, якудза, который не может не творить зло и перестать быть плохим… Все они чем-то похожи на отца. Наверное, только Такэси испытывал такую симпатию к отцу.