Чистовик - Сергей Лукьяненко

Я с трудом сел — в окружении трех неподвижных тел. Учитываяживучесть функционалов вообще, а уж полицейских особенно, удары приходилосьсчесть мастерскими.

— Зараза, — мрачно сказал я, глядя на человека, держащего вруках остатки жерди. — Ну ты и зараза!

— Я тебя спас — и я же еще зараза? — возмутился Котя,поправляя очки. — Нет, вы посмотрите на этого урода!

Смотреть было некому — полицейские лежали вповалку.

— А что так примитивно? — мрачно спросил я. — Доской побашке… с твоими-то возможностями… куратор?

— При чем тут возможности? — Котя откинул доску. — Нетничего надежнее крепкого дрына! Не веришь — дождись, пока очнутся, и спроси!

— Я уж… лучше… — Я попытался встать и был вынужден оперетьсяна Котину руку. — Черт… нога не гнется.

— Просишь прощения, что ругался? — спросил Котя.

— Да никогда! Ты меня вообще задушить хотел!

— Вот я так и знал… — Котя провел рукой, и перед ним ввоздухе высветилась диковинная светящаяся вязь. — Пошли!

— Куда? — все еще хорохорился я, хотя женщина-полицейскийзастонала и пошевелилась.

— Ко мне домой.

Особого выбора у меня не было. Я оперся о Котино плечопокрепче и шагнул в пылающие зеленым огнем буквы — будто в футуристическуюрекламную надпись.

Проще всего понять человека, увидев его дом. Был у менязнакомый, которого все считали удивительным раздолбаем, — мог он неделюшарашиться по гостям, тусоваться в незнакомых компаниях, спать на полу,укрывшись грязным полотенцем, питаться килькой в томате и прошлогоднимизаплесневелыми сухариками. Впрочем, при этом он сохранял и некуюблагопристойность в облике и не увлекался пьянством — так что его поведение всесписывали на удивительную житейскую неприхотливость.

Каково же было мое удивление, когда я впервые побывал у негодома. Маленькая двухкомнатная «распашонка», доставшаяся парню от усопшей впреклонных годах бабушки, была любовно отремонтирована — ну, может, и не«евроремонт», который стоит дороже самой квартиры, но уж всяко и не визитбригады пьяных молдавских шабашников. Дорогие деревянные окна состеклопакетами, пол пусть из простого, но наборного паркета, а не какого-нибудьтам ламината, — причем не залакированный, а натертый мастикой! Все современно,аккуратно, со вкусом — можно подумать, что тут живет молодой талантливыйдизайнер, а не журналист, пишущий о компьютерных железяках для профильных изданий.Кухня потрясала огромной плитой с какими-то хитрыми режимами работы ивместительной духовкой — причем видно было, что она не стоит без дела. Аокончательно меня добил огромный портрет бабушки, не без таланта написанныйтемперой и висящий на стене в красивой раме. Портрет был работы «раздолбая».

После этого я решил, что никогда не буду судить о людях,пока не побываю у них в гостях.

У Коти я бывал неоднократно и был убежден, что знаю его какоблупленного. Впрочем, стоило ли так говорить после того, как мой давнишнийприятель оказался функционалом, более того — куратором, главным надфункционалами на Земле?

Почему-то я был убежден, что мы окажемся не в московскойквартире Коти, а где-то совсем в другом месте. И на этот раз предчувствие меняне обмануло.

В самом перемещении не оказалось ровно ничего удивительного.Будто вышел в открытую дверь, ну или из таможенного портала в другой мир.Никаких жутких мук или, напротив, райских наслаждений, которыми, по мнениюфантастов, сопровождаются нуль-транспортировки, гиперпереходы и прочиевыдуманные способы перемещения.

Мы просто исчезли с дороги вблизи польского городкаЭльблонга и появились в другом месте.

Я не очень-то люблю ругаться.

Но сейчас выругался — и от неожиданности, и от резкой боли вушах. Пришлось несколько раз глубоко зевнуть, чтобы уши отпустило. А вотопытный Котя, как я заметил, путешествовал через пространство с широкораскрытым ртом.

Мы стояли в центре круглой мраморной беседки. Над головой —купол, вроде как из белого мрамора, настолько тонкого, что он просвечивал будтоматовое стекло. Купол опирался на темно-зеленые колонны, покрытые спиральнойрезьбой. Пол тоже был мраморный, зеленовато-белый.

Но самым потрясающим был пейзаж вокруг.

Высоченные горы со снежными шапками на вершинах. Заходящеесолнце подсвечивает легкие пряди облаков — розовым, сиреневым, фиолетовым.Воздух холодный и разреженный.

— Мы что, на Марсе? — спросил я.

— Тебе виднее, я там не бывал, — пробормотал Котя. — Блин…холодрыга какая… Это Тибет.

— Шамбала? — снова попытался пошутить я.

— Да, — кивнул Котя. — Пошли… холодно тут.

Холод и впрямь пробирал до костей. Продолжая опираться наКотю, я вышел из беседки. Вниз по крутому склону уходила каменная лестница — кмаленькой долине между складками гор. Там, огороженные высокой каменной стеной,высились какие-то строения. Рыжий, изъеденный временем камень стен, крошечныеокна — будто бойницы. Буддистский монастырь?

— Монастырь? — спросил я.

— Не совсем. Официальная резиденция куратора в нашем мире.

Я посмотрел на Котю и покачал головой:

— Все-таки ты зараза…

— И почему?

— Будто не знаешь, как я мечтал побывать в Тибете!

Котя покрутил пальцем у виска.

— Нет, ты точно спятил… Пошли вниз, а то твой визит в Тибетбудет первым и последним.

Опираясь на его плечо, я заковылял вниз. Котя сопел ипыхтел, будто не обладал силами функционала. Ох и мастер же он притворяться…

Я вдруг подумал, что у меня совершенно нет на него обиды илизлости. Будто и не пытался он меня убить. Будто не был ответственным за всебезобразие, творившееся со мной и вокруг меня…

А ответственный ли он — на самом-то деле?

Откуда я знаю, кто или что такое «куратор»? Что он может, ачто нет? Какие «поводки» для него существуют?

— Нам надо будет серьезно поговорить, Котя, — сказал я.

— Надо, — виноватым голосом произнес Котя. — Разве я спорю…

— Дать бы тебе, чтобы сразу с Тибета и до Пекина долетел, —мечтательно сказал я. И почувствовал, как Котя вздрогнул. — Что, боишься?

— Побаиваюсь, — признался Котя. — Что ж ты ляхам не надавалоплеух? Как мне в машине?

— Да так… в целях разрядки международной напряженности. Чтобконфликта какого не вышло. Чтобы не обижались.