Мухи - Максим Кабир

Саша попыталась ущипнуть себя, пробудиться. Ей вовсе не хотелось знать, что прячется под аркой черного входа.

Руки не подчинились. Она опустила взор. По сторонам стояли мертвые дети, они держали ее за руки ледяными пальцами. Мальчик с головой девочки и девочка с головой мальчика.

Саша вскрикнула затравленно. И вдруг очутилась перед фасадом дома, прижимающая ладони ко рту. Ладони смердели мертвечиной.

Дети стояли у подъезда почетным караулом. Вытянули руки и трясли кулачками. У них были голоса трухлявых деревьев, замшелых оврагов.

– Куча, куча, куча…

Из земли с треском рвущихся кореньев вздыбилась палка. Вторая выросла рядом, за ней еще и еще. Белые штыри проклевывались всюду. Не палки. Кости. Набалдашники губчатых хрящей. Берцовые, лучевые, тазовые. Выпрыгивали облепленные землей черепа, ребра, ключицы.

В метре от босой ноги выполз позвоночный столб, словно сороконожка. А рядом полезло лицо.

Как это бывает во сне, Саша остолбенела. Парализованная, глядела на выползающего человека. Показалась голова, плечи. Руки подземного обитателя были врыты в землю. Комья отваливались от суставов.

Полусгнивший мертвец выковыривался из почвы. Не как зомби в фильмах ужасов. Его словно выталкивала наружу некая сила, он вертелся в гнезде, дергался. Обнажилась трухлявая грудина. Мертвец завалился на бок, он извивался и корчился. Голова была раскроена от макушки до нижней челюсти, Саша видела красные волокна, видела белые десны, лоскутья скальпа и мешанину из хрящей и зубов. Но в расщепленном черепе отсутствовал мозг.

Мертвец замер. Уставился на девушку выпученным глазом.

И протяжно заскулил.

Саша прикусила наволочку и проснулась. Лежа в позе зародыша, она нюхала свои руки. Руки пахли мылом.

Они взяли курс в противоположную от микрорайона сторону. Катили параллельно плотной стене осоки. Солнышко пригревало, щебетали птицы и носились бабочки. Тропка вилась по равнине, иногда ныряя в пологие овраги.

– Спасибо за газету, – произнесла Саша. – Очень интересно.

– Дедушка недоволен статьей. Редакторы сократили ее на треть. Выкинули самое интересное. Там был какой-то скандал, связанный с первыми жильцами и этим промышленником…

– Махониным. Что за скандал?

– Лучше тебе с дедом поговорить.

– Организуешь?

– Запросто. Ты так увлеклась историей дома?

– Типа того. Художник из статьи – Гродт. Это его муха была на стене.

– И что, известный художник?

– Не очень. Я погуглила, почти никакой информации. Но картины у него были жутковатые. Меня всю ночь кошмары мучили.

– Про что?

Она передернула плечами.

– Про мертвецов и дом. Вообще этот сон снится мне не первый раз. Дом, и огромная луна, и какие-то страшные дети.

Она осеклась, вспомнив швы на шеях подростков, их бормочущие рты, словно накрашенные голубой помадой.

– Мне, бывает, снится, что за мной гонятся убийцы с битами. Я влетаю в квартиру, захлопываю дверь, но замок отваливается. Осторожнее…

По болотцу кто-то проложил мостки из дверных полотен. Топь чавкала, полотна проседали, норовя окунуть ездоков в грязь. Они миновали препятствие и ускорились. Река расширялась, ее безмятежная голубая поверхность отражала золото солнца. Обугленные колья осоки ощетинились на берегу. Рыбак шлепал забродниками по мелководью.

«Какой день чудесный», – улыбнулась Саша.

Рома притормозил у невысокого каменного сооружения, похожего на алтарь. Из углубления в подножье тек ручеек.

– Источник, – пояснил Рома.

Саша черпнула воду и отпила из горсти. Вода была холодной, колючей и тяжелой от минералов.

– На вкус так себе, но, говорят, лечебная. Кофе с ней превосходный получается.

Саша вылила из бутылочки остатки газировки и набрала воды.

Они запрыгнули в седла, поехали по степи. Впереди виднелся забор с обветшалыми жестяными кораблями на прутьях. За решеткой зеленели кроны деревьев, проглядывал фрагмент здания. Путники встали у ржавых ворот. Створки соединяла цепь, но пролезть между ними не составляло труда.

– Это и есть яхт-клуб?

– То, что от него сохранилось. Сюда. – Рома протащил велосипед в ворота, Саша, озираясь, последовала за ним.

Открывшийся пейзаж здорово напоминал фотографии покинутых городов. К воде убегала аллея, ветви каштанов переплелись, образуя тенистый коридор. Стволы создавали затор, газоны хоронились под многолетним слоем прелой листвы. Деревья маскировали трехэтажные руины с пеньками колонн, обрушившейся балюстрадой. Прямо из порога росла береза, крыльцо укутал мох.

Чувствуя себя сталкером в мертвой зоне, Саша сфотографировала здание, сделала селфи на фоне одноногого гипсового пионера. Чашу фонтана заполнял строительный мусор. Протрусил и исчез в кустах ежик, вызвав восторженные девичьи аханья.

– Как это можно было забросить? – удивлялась Саша.

– Да кому оно надо? Кому сегодня нужна история?

Они прогуливались по аллее, и из сада за ними наблюдали скульптуры ушедшей эпохи. Пловчихи, спортсмены, горнисты. Весело щебетали птицы. Мелькнуло еще одно здание, увитое плющом.

– Люблю здесь бывать, – сказал Рома. – Включу «Агату Кристи» в плеере – и блуждаю. Правда, тут не так безлюдно, как может показаться. Весной я чуть в штаны не наделал, когда из того окна вылез бомж.

Аллея заканчивалась статуей женщины, опирающейся на весло. Дебелая деваха с прической а-ля тридцатые и голым бюстом. За ее спиной сонно плескалась река. Поросшая мхом лестница спускалась к желтой полосе пляжа. Время уничтожило перила, стесало ступеньки.

– А справа, где пепелище, был ангар, но он сгорел тем летом…

Саша зачарованно любовалась водой.

– Вроде всю жизнь прожила в Шестине и не знала, что у нас есть такие места.

Они сошли на песок. Выбрали пятачок, чистый от высохшего ила. Велосипеды прислонили к растрескавшейся стене.

Саша разложила подстилку, зафиксировала камнями края. Скинула рубашку, шорты. Поправила бретельку желтого бюстгальтера. Речной бриз приятно освежал кожу.

– Что? – спросила она у замолчавшего приятеля. Рома смотрел на ее грудь.

– Ничего. – Парень покраснел, засуетился, распаковывая сумку. – Я взял крем, чай, пирожки с рисом, вдруг проголодаемся.

Саша улыбнулась, польщенная искрами в глазах Ромы, когда он пялился на ее купальник. Свою фигуру Саша считала далекой от идеала и лишь недавно научилась смиряться с недостатками. Грудь, которая, к зависти подружек, начала у нее оформляться в двенадцать, так и застопорилась на единичке. Не то что буфера Ксени.