Иностранец ее Величества - Андрей Остальский

Вольтер и многие другие европейские мыслители, напротив, надеялись на торжество идей Великой хартии вольностей на континенте и видели английские корни и в освободительных, либеральных движениях Европы.

Вольтер, страстный, убежденный сторонник «английского пути», парламентской демократии и личных свобод, придумал забавную метафору: дескать, если англичанам удалось вырастить на своей не слишком плодородной земле «кокосовые орехи» свободы, то и остальные страны могут вывести их на своей почве, надо только позаимствовать у англичан правильные семена и грамотно, настойчиво за ними ухаживать.

Недавно британский голландец (голландский британец), журналист и писатель Иэн Бурума выпустил на эту тему блистательную книгу «Кокосы Вольтера».

По ассоциации не могу тут же не вспомнить и Всеволода Овчинникова и его «Корни дуба».

Одно название чего стоит (вдумайтесь!), ведь все мы, пишущие об этой стране, включая и Иэна Буруму, именно с этим и пытаемся разобраться — с корнями мощного английского дуба.

В свое время книга Овчинникова произвела в СССР фурор. Думаю, ничего подобного про «вражье забугорье» от советского автора население давно не слышало: наверное, со времен «Одноэтажной Америки» Ильфа и Петрова, в которой при всех оговорках явственно проглядывало искреннее восхищение.

Овчинников написал о беспредельной терпимости англичан, об их приветливости и человечности, о чувстве долга и терпимости. Автор не скрывал своего восхищения свободой британцев от чувства зависти.

После этого легко было простить Овчинникову любые продиктованные советской эпохой предубеждения и предрассудки. Все содержащиеся в книге рассуждения о классовом антагонизме в британском обществе, об эксплуатации и империализме, непонимание сути конфликта в Северной Ирландии, наивную веру в превосходство советского образа жизни и социализма. И так далее, и тому подобное. Ведь во многих местах в книге вылезает «правдист-пропагандист».

Но удивляет другое: как часто этот пропагандист уступает место умному и зоркому наблюдателю, сумевшему очень многое увидеть и понять. И полюбить, бесспорно, тоже. Не слепой любовью, конечно, но это и хорошо!

Еще раз вчитайтесь в определение, которое Овчинников дал англичанам: терпимы, человечны, честны. И далее по тексту. Как ему разрешили сказать это в семидесятые годы — ума не приложу. От общих знакомых слышал, что пробивание книги, при всех его связях и весе, которым он обладал, в советской системе, далось Овчинникову нелегко.

При всем при том есть в «Корнях дуба» один важный содержательный момент, с которым я, пользуясь классическим английским выражением, «не вполне готов согласиться». То есть получается смешно: готов согласиться, но разве что не вполне. На самом деле в переводе на нормальные языки это значит «категорически не согласен». Но я в итоге скажу вежливо: со всем моим уважением хотелось бы возразить.

Речь о природе английскости, о прелестях и странностях национального характера и, так или иначе, особой роли Англии в мировой истории. В чем же корень? Овчинников сводит все в основном к индивидуализму, выросшему из единоличного крестьянского хозяйства.

Но ведь оно существовало во многих других европейских странах! Мало того, Англия как раз выделяется своим долгим периодом общинного земледелия, системой открытых полей.

Для эффективности сельскохозяйственного производства на достаточно суровой английской земле крайне важно было сохранить единое пахотное пространство, не размежевывая отдельные полосы друг от друга.

Такого рода общины возникли здесь гораздо раньше и просуществовали намного дольше, чем в России. Они были, конечно, иными по своему характеру: где чья собственность, где чья земля — об этом в Англии никогда не забывали. Но и сотрудничество, солидарность, взаимопомощь, общие усилия, умение подыграть друг другу — все это тоже было для данного способа земледелия характерно, и не оттуда ли идут и принципы коллективизма в том же английском футболе, равно как и понятия «честной игры» и «ровной площадки».

Не стоит излишне идеализировать порядки в средневековом английском селе, много и там было всякой гадости, но в целом, я думаю, можно утверждать, что они все-таки были на порядок человечнее, чем в большинстве других стран того времени.

Скорее можно задуматься о странном и парадоксальном единстве ярко выраженного индивидуализма, с одной стороны, и коллективизма, командной игры, с другой. Мне кажется, такой комбинации этих двух вроде бы несовместимых начал не существовало и не существует больше нигде. И, возможно, корни надо искать именно там — в открытом английском поле.

Это фактор номер один. Фактор номер два — уже упомянутая необходимость содержания вольнонаемной армии, которая резко убыстрила развитие товарно-денежных отношений. И третий фактор, конечно, Magna Carta, но она появилась на свет благодаря двум первым.

«Открытые поля» вполне эффективно функционировали веками, пока в результате печально знаменитого огораживания в новую капиталистическую эпоху «овцы не съели людей» (по выражению Томаса Мора). После чего с системой открытых полей было покончено.

Трагический поворот для множества индивидуальных судеб, но, увы, исторически совершенно неизбежное развитие событий. И парламент, и правительство, и церковь пытались смягчать эти процессы, ограничивать действия крупных землевладельцев, сгонявших крестьян с земли ради более выгодного производства шерсти, но ничто не могло этот процесс остановить. «Рука рынка» беспощадно крушила старый уклад. И прокладывала путь новому.

Все-таки не знаменитая на весь свет овечья шерсть и даже не каменный уголь стали самым главным в мире английским товаром. Я согласен с Генри Феофанофф и некоторыми другими писателями, которые считают, что основным предметом английского экспорта на протяжении веков были все-таки идеи. А из идей самый успешный, покоривший мир «товар» — это понятие джентльменства.

Джентльмены возникли так. Поначалу это были младшие сыновья аристократов-землевладельцев. Лишенные наследства в силу обычая единонаследия. Таким образом, люди благородные и воспитанные, обладавшие всеми хорошими дворянскими манерами (но при этом не имевшие титула, не принадлежавшие к высшей элите) — и совсем не богатые, иногда даже весьма бедные! Для них прежде всего и было придумано это звание — джентльмен. То есть человек благородного происхождения и соответствующих манер (второе как бы свидетельствовало о первом).

В результате образовался целый социальный класс, называвшийся джентри. Часть этого класса все же получала небольшие земельные наделы. Другие шли на военную службу, образуя вторую, наряду с йоменами, основу наемной армии. Третьи мигрировали в города.

И там с джентри происходило вот что: они женились на дочерях купцов — таким образом осуществлялось сращивание двух классов. Глядя на них, становились джентльменами (и поначалу снобами) и купеческие сыновья.

Так появился пресловутый денди. Родоначальником дендизма был Джордж Браммел по прозвищу Красавчик Бо. Он возвел в абсолют культ красивой, стильной, но в то же время не слишком бросающейся в глаза одежды. Не уверен, что Красавчика Бо можно считать совершенным джентльменом: его вклад был односторонним, однако все же важным. Он создавал кодекс внешности джентльмена, но не только. Порожденное им движение имело глубокий социальный смысл, помогая мирному смешению классов, формированию новых элит. Сам я пижонов недолюбливаю, но вынужден признать: исторически в Англии они сыграли крайне важную роль.