Завещание старого вора - Евгений Евгеньевич Сухов

и поощрение получишь.

– Не положено!

Только после настойчивой мольбы Кобзаря, пустившего в ход все свое красноречие, парень сдался и сказал своему напарнику, чтобы тот привел кого-нибудь. Дескать, заключенный хочет сделать признание.

Ждать пришлось недолго. Минут через пятнадцать в палату вошли два человека. Первый из них был в матросском бушлате, на затылке бескозырка. Далеко в комнату он проходить не стал, остался подле дверей. Второй смотрелся позначимее. Этот худощавый мужчина с бледным лицом и бородкой, росшей клинышком, был одет на военный манер, но с определенным фасоном. Его френч имел мягкий откидной воротник, накладные карманы и большие блестящие пуговицы. Брюки-галифе были заправлены в высокие сапоги из мягкой кожи.

– Что у тебя там? – добродушно поинтересовался он.

– Мне надо бы того человека увидеть, который тут решения принимает.

Худощавый мужчина неожиданно широко улыбнулся и произнес:

– Так уж получилось, что из старшего начальства сейчас здесь только я. Так что ты там хотел? Выкладывай! Не дрейфь. – Он сел на стул, стоявший рядом с койкой, и добавил: – Только давай покороче, братец, у меня еще дела имеются.

– Так вы уполномоченный?

– Надеюсь. – Его улыбка стала еще шире.

– Гражданин начальник, я домушник.

– Ты меня не удивил, – заявил человек с бородкой и усмехнулся. – Ты давай поконкретнее говори.

– Не могу я больше жить так, как раньше.

– И чего же ты хочешь?

– Измениться хочу.

– Это дело, – серьезно проговорил собеседник Кобзаря. – Тюрьма – серьезная штука. Она кого угодно изменит. Я по себе это знаю. Сам сидел!

– Я вот что хотел сказать… Я ведь подыхал, а меня сюда привезли и вылечили. Если бы не врачи, то я так и сдох бы на цементном полу. И ни одна гадина даже свечку за спасение моей души не поставила бы.

Худощавый мужчина как-то значительно посмотрел на всех людей, находившихся в палате, и произнес:

– Видите, товарищи, вот так и рождается новый человек. Мы еще контру не всю разбили, а урка уже к светлому будущему тянется. Скоро таких, как он, будет много! И что ты хочешь?

– Я бы хотел быть полезным Советской власти.

– Эка ты куда загнул! Откуда такое желание?

– Уверен, что правда на вашей стороне.

– Задал ты мне задачу. Так чем ты хотел бы заниматься?

– Сволочей разных ловить.

– Ах, вот оно, значит, как. Только я тебе хочу сказать, что разных сволочей в этой жизни много, к великому моему сожалению. Но за решетку сажают не всех их, а только преступников, которых мы как раз и ловим.

– Вот и я про то! Хотел бы с вами преступников ловить.

Уполномоченный потеребил кончик бородки и произнес:

– Весьма неожиданное заявление. Прямо тебе хочу сказать, ошарашил ты меня! Вот только куда тебя, такого красивого, приспособить? Ты ведь весь расписан, прямо как картинная галерея какая-то.

– Гражданин начальник, я все осознал, возьмите меня, не прогадаете!

Человек во френче думал недолго.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Петр.

– Уговорил ты меня, Петр. Вижу, что есть в тебе дар убеждения. Это уже хорошо. Ты можешь быть нам полезен. – Худощавый мужчина с бородкой клинышком повернулся к матросу, неподвижно стоявшему у дверей, и произнес: – Вот что, Александр Максимович, возьми его в штат, пусть поработает.

– Товарищ Дзержинский, так он же уголовник! На нем клеймо ставить негде!

– Новое время пришло. Людям нужно доверять. Я ведь тоже в тюрьмах побывал, с уголовниками не однажды встречался. Среди них есть немало людей, которые могли бы стать полезными нашему делу. Важно правильно провести воспитательную работу.

– Да у него и образования никакого нет, – не сдавался матрос.

Феликс Эдмундович призадумался на минутку и произнес:

– Без образования, конечно, в нашем деле никак нельзя. Такая работа знаний требует. Вот что мы сделаем. Как только подлечится, отправим его учиться куда-нибудь в милицейскую школу. Ты ведь, товарищ Трепалов, начальник столичного уголовного розыска. Петр у тебя служить будет. Вот ты и решай, где ему ума набираться. Договорились?

– Да, товарищ Дзержинский, – угрюмо пробурчал матрос.

– Вот и хорошо, – произнес Феликс Эдмундович. – Будь здоров, Петр! – сказал он, поднялся и скорым шагом вышел из комнаты.

За ним, едва поспевая, устремился Александр Трепалов. Он остановился у дверей, неодобрительно посмотрел на уголовника, лежавшего на кровати, покачал головой и выскочил из палаты.

Минут двадцать они ехали в дребезжащем трамвае, в вечернее время наполовину пустом, а потом проходными дворами добирались до места через деревянные закоулки Марьиной Рощи.

– Пришли, – объявил Савелий, указав на тесный дворик, разгороженный на неправильные квадраты бельем, развешанным на веревках.

Сумерки ложились на город постепенно, понемногу, но здесь, в малом дворике, отрезанном от больших улиц дощатыми стенами, вечер уже сгустился до темноты.

По периметру двора теснились обыкновенные низенькие постройки из хлипких досок. На их крышах торчали дымовые трубы. Немного в сторонке, будто бы стесняясь таких неказистых соседей, стоял деревянный двухэтажный дом с высоким основанием из красного кирпича, большими окнами с резными наличниками. Над ним возвышался мезонин в форме восьмигранника. В прежние времена это была помещичья усадьба, в нынешнее – перенаселенное неуютное жилье. Через тонкую материю, занавешивавшую пару окон, пробивался тусклый свет. Видимо, в помещении горела керосиновая лампа.

Больше по привычке, чем по долгу службы, затявкала с угла двора потревоженная худая облезлая дворняга. Исполнив свой сторожевой долг, она лениво зашагала под лестницу.

– Нам туда, – сказал Лапоть и ткнул пальцем на дом с мезонином.

Савелий потянул за дверную ручку, одолел сопротивление тугой пружины и вошел внутрь. Где-то под потолком верхнего этажа горела лампа. Ее убогий свет позволял кое-как ориентироваться в густом полумраке. Однако Лапоть зашагал вверх по лестнице совершенно уверенно, как человек, не однажды здесь побывавший.

На самой последней ступени, выдавшей длинную писклявую ноту, он остановился, подождал чуть отставшего Кобзаря, а потом спросил:

– Ну как, ты готов?

– Постучи, – невесело пробурчал Кобзарь и вышел прямо под свет лампы.

Савелий три раза через равные интервалы стукнул в дверь и ободряюще произнес:

– Не дрейфь! Все будет путем.

– Меньше языком чеши! – заявил Петр, строго глянув на него.

Дверь открылась неожиданно и совершенно бесшумно. В низком проеме, сильно согнувшись, стоял высокий сухощавый мужчина лет сорока с сумрачным, недоверчивым взглядом. Свет, падающий сбоку, хорошо освещал его костистое лицо с крупным пористым носом. Длинная худая шея с остро торчащим кадыком делала его похожим на какую-то хищную птицу.

Неожиданно сумрачное лицо подобрело. Плотно сжатые губы, готовые какую-то минуту назад изрыгнуть проклятия, неожиданно разлепились и застыли в добродушной улыбке.

– Лапоть! Не ожидал я тебя увидеть. Ты же вроде бы не собирался сегодня приходить.

– Да