Оплаченный диагноз - Татьяна Устинова

Ковидный госпиталь оказался бывшим катком, вернее, Ледовым дворцом. Я вспомнила, что мне доводилось бывать тут в мирное допандемийное время, когда объект был культурно-спортивным, а не особо охраняемым.

Теперь все ближние подступы к экс-дворцу перекрыли, под шлагбаум то и дело ныряли «Скорые», а половину большой парковки, прежде всегда забитой легковыми автомобилями, занимали временные домики типа больших контейнеров с окнами. Этот лагерь тоже окружал забор из переносных сооружений, которыми во время массовых мероприятий огораживают территории со сценическими площадками. Огораживали. Я уже и не помню, когда в Москве проводилось подобное мероприятие…

Я припарковалась на оставшемся пятачке, вышла из машины и направилась к воротам со шлагбаумом. Я, конечно, не думала, что меня пропустят на закрытую территорию, но полагала, что смогу получить у охранников какую-то информацию. Василича, друга дяди Феди, найду, расспрошу его подробно…

Но до ворот я не дошла – отвлеклась на бабушку, которую в первый момент приняла за побирушку. У больших клиник иногда стоят такие, просят родственников больных «подать на хлебушек», рассчитывая, что люди, озабоченные состоянием здоровья близких, расщедрятся – авось им это зачтется, и страждущим полегчает.

Старушка была классическая – маленькая, седенькая, в потертом плюшевом пальто с клочковатым меховым воротником и мохнатом шерстяном платке, повязанном крест-накрест.

– Деточка, – надтреснутым голосом позвала она.

Я огляделась, никого, кому это обращение подошло бы больше, не увидела и подошла к забору, у которого притулилась старушка.

– У тебя термоса нет? – Бабушка поглядела на мою сумку, оценила ее невеликие габариты, поняла, что искомое там не поместится, и вздохнула: – Многие с термосами приходят, я кипяточек прошу – погреться.

Она потрясла рукой с зажатой в ней стеклянной баночкой, и я догадалась, что этот сосуд не для сбора пожертвований, а для кипяточка. В баночке лежал скукоженный чайный пакетик, красный бумажный ярлычок на ниточке стелился по ветру, как маленький флажок.

– Давно стоите тут? – Я кивнула на дворец-госпиталь за забором: – У вас там кто-то?

– Сынка, – кивнула бабушка. – Леня, средний мой. Сорок восемь ему, а ни жены, ни деток – некому позаботиться. Говорила: женись, загуляешь надолго – так и останешься холостяком, а он не слушался, смеялся – успею, мать, нацепить хомут. Нацепил… аппарат кислородный. Вторую неделю лежит, что-то не лучше ему. Меня не пускают к нему, а я хожу вот… Пустили бы, я бы ухаживала и за своим, и за чужими!

– Там санитарки ухаживают, – сказала я.

– Тю! Знаем мы, как они ухаживают! – Бабушка затрясла головой. – Там, в красной-то зоне, санитаров почти что и нет, одни только волонтеры. Вот их отряды целые, они как пионэры. – Она махнула рукой без баночки на временный городок. – Свои командиры у них, да бойкие такие ребята, ушлые – на ходу подметки режут! Хочешь, чтобы волонтеры эти за кем из больных ходили-смотрели, – заключай договор. В красную зону пускают только их!

– Монополия, – оценила я схему.

– Ну! Пять тыщ в сутки плати – тогда будет уход и присмотр! А откель у меня, детка, пять тыщ? Пенсия двенадцать, а за квартиру плати, за свет, за газ плати, за продукты плати, за лекарства плати – и потом живи, ни в чем себе не отказывай! – Старушка в сердцах плюнула под ноги.

– У меня печенье есть, хотите? – предложила я, не зная, чем утешить расстроенную бабушку.

– Всухомятку-то? – Она секунду подумала, пожевав губами. – А давай!

Я вынула из сумки пачку печенья – Сашка, еще будучи малышкой, мне вкусняшки «с собой на работу» подбрасывала и сохранила эту милую привычку до сих пор.

– А зачем же вы стоите тут, на морозе, если внутрь не пускают и повлиять на происходящее вы никак не можете? – Я развернула печенье, потому что бабуле в варежках было несподручно, и протянула ей открытую пачку.

– Тут просто холодно, а дома еще и страшно, – просто ответила старушка, пряча в карман пальто чайную баночку и одну варежку. Узловатыми пальцами она неловко взяла печенье, сунула уголок в рот и пытливо помусолила. – Твердое… Не дай господи, Леня умрет, как я буду? Комнаты пустые, темные, тихие… Нет, лучше тут постою, все ж поближе к сынке. Может, он как-то почует, что мамка рядом, стоит, волнуется, молится, да и зацепится, выкарабкается из заразы этой. А ты…

Ожидаемый вопрос перебил чей-то возглас:

– Эй! Эй, девушка!

Я оглянулась. В паре метров от нас с бабулей за присыпанным снегом кустом обнаружилась неопределенного возраста гражданка в немодном пуховике и тяжелых ботинках – кажется, мужских.

– Иди сюда, девушка! – повторила она, чуть приседая, чтобы ее шапка с помпоном не высовывалась из-за куста.

– Это вы мне?

Я осмотрелась, проверяя, нет ли поблизости кого-то более подходящего – меня даже вежливые парикмахеры давно уже девушкой не называли. Но рядом была только старушка. Она-то и подпихнула меня кулачком:

– Ну, не меня же!

– Извините. – Я отошла от бабули, старательно жующей сухое печенье, приблизилась к гражданочке, хоронящейся за кустом.

– У тебя кто? – красный помпон качнулся, указав на госпиталь.

– Сестра.

– Помочь чем?

Я рассмотрела лицо в обрамлении потешной шапки с длинными ушами, завязанными под подбородком небезупречным галстучным узлом.

Женщина примерно моих лет или моложе, но неухоженная, без намека на макияж. Лицо круглое, слегка восточное, хотя глаза голубые. Кожа желтовато-коричневая, кажется, не от природы – похоже на старый загар.

– А чем вы можете помочь?

– Я волонтерка там, – помпон-указатель опять качнулся. – Меня Зейнаб зовут, можно Зина. Иду на дежурство, могу что-нибудь передать, занести, приглядеть. Тебе надо?

Зина-Зейнаб говорила по-русски чисто, только с легким акцентом.

– Пятьсот рублей – и я найду твою сестру. Поговорить могу, успокоить, там это очень нужно. Тюрьма – не тюрьма, но похоже.

– Найдите! – Я спохватилась, отмерла, полезла в сумку за кошельком и достала фиолетовую купюру. – Узнайте, как она там, скажите, что я тут.

– Зовут как?

– Меня-то? Лена.

– Больную!

– Она Наташа, Наталья Сергеевна Кузнецова.

– Диктуй свой номер. – Зина выудила из кармана дешевый мобильник.

Я торопливо озвучила цифры и проследила, чтобы добровольная помощница записала их без ошибок.

– Покурю и пойду. – Зина спрятала в правый карман телефон, а из левого извлекла помятую сигаретную пачку с пластмассовой зажигалкой и закурила.

Затянувшись, она объяснила:

– На дежурстве не подымишь, там даже в туалет сходить – проблема, приходится терпеть.