Время Тигра - Энтони Берджесс

– Цалам в лузу.

– В лобанг.

Аккуратный майор-малаец с кошачьей грацией, обаятельно улыбавшийся вечной зубастой улыбкой, загнал синий шар.

Нэбби Адамс обратился к Риверсу:

– Можно мне просто машину попробовать?

– Купить собираетесь?

– Думаю, смогу денег набрать.

Риверс покопался в кармане, нашел ключ от зажигания, бросил. Ключ был надет на кольцо с крошечной бульдожьей фигуркой. Нэбби Адамс поймал огромными, словно поле, ладонями.

– Поосторожнее с ней. Не задерживайтесь.

Выйдя из Клуба, Нэбби Адамс велел Алладад-хану:

– Поезжай сначала в кабаре «Парадиз».

– Зачем?

– Продать машину мистеру Краббе.

– Вы меня мем-сахиб обещали представить.

– Не все сразу. Что за нетерпение.

– Как мы можем машину продать, если еще не купили?

– За эту сторону дела я буду отвечать.

Они медленно ехали по Джалан-Мансор. В кофейнях пылала музыка и свет. Велорикши виляли, робко пробирались со своим человеческим грузом. Юные малайские отпрыски в большом количестве ехали рядом, не обращая внимания на гудки Алладад-хана.

– Хороший гудок, – сказал он.

Хрупкие изысканные девушки-китаянки семенили в студенческий женский клуб в чонгсамах с прорехой на тонких лодыжках. Полуголый тамил тащил дохлую рыбу. Четьяры в дхоти размахивали любящими деньги руками, возбужденно беседовали с открытыми улыбками. Морщинистые патриархи китайцы прочищали горло от остатков мокроты. Сикх, предсказатель судьбы, бормотал над ладонью клиента. Продавцы сате – кусков рубца и печенки на вертеле – дышали дымом своих жаровен. Продавцы сладких напитков скучали над голубыми, зелеными и желтыми бутылками. Многочисленные клиенты лежали на спинах в цирюльнях, как мертвые в саванах. Над всем царил зловонный возбуждающий запах дуриана, ибо был сезон дуриана. Нэбби Адамс однажды был на обеде, где подавали дуриан. Все равно, вспоминал он, что есть сладкое клубничное бланманже в уборной. Алладад-хан ехал медленно.

– Хорошие тормоза, – сказал он, спокойно глядя, как непострадавший ребенок ползет назад играть в муссонной дренажной канаве. Проехали Королевский кинотеатр с огромным рекламным щитом тамильского фильма – загогулины и кружки высотой в три фута, толстое женское искаженное страхом лицо. Проехали – с сожалением – пивной сад Конг-Хуа. Скоро подъехали к кабаре «Парадиз» – слабые огни, хриплая пластинка, управляющий в вечернем костюме – шорты и майка, – стоял с сигарой, слабо виднеясь в дверях с занавеской.

– Ачча, – сказал Нэбби Адамс. – Туда пойдем.

– У нас денег нету.

– Ачча. Краббе заплатит.

Краббе заплатит. Краббе сидел в тени за столиком с Рахимой. Пили они на двоих бутылку теплого пива «Якорь». Прелестное личико Рахимы пряталось в тени, прелестное тельце Рахимы пряталось сегодня в свободной шелковой пижаме, сама Рахима застыла, замкнулась, однако еще не смирилась. Краббе медленно говорил по-малайски сквозь пластинку, резкими благочинными потами излагавшую в ритме самбы религиозные принципы – «Рукун Ислам».

Если ты не избегнешь сетей обольщенья,

Днем и ночью Аллаху не будешь молиться,

Поздно будет тебе ждать прощенья,

Придется в Аду поселиться.

Пластинка сменилась. Краббе слабо продолжал па одной ноте:

– Маалум-ла, возникли проблемы. Люди болтают. Меня могут с работы уволить.

– Можно уехать отсюда, жить вместе. Можно в Пинанг поехать. Вы умеете на пианино играть, я там могу танцевать. Вместе можем зарабатывать три сотни долларов в месяц.

– Но дело в моей жене.

– Можете ислам принять. Разрешено четыре жены. Только и двух хватит.

– Но так не пойдет. Я не могу потерять нынешнюю работу. Тогда мне конец.

– Вы от меня хотите избавиться, как мой муж Рахман.

– Но проблемы очень серьезные. И я тебе больше денег давать не могу. Становлюсь бедняком.

Она ничего не сказала. Краббе мрачно выпил пива. Пластинка «Семь месяцев одиночества» заедала и верещала, как попугай: «семь ме семь ме семь ме». Рахима пошла ее сменить. Вернулась, обхватила его большие белые руки своими маленькими коричневыми.

– Деньги – это не важно. Не бросайте меня. Если люди болтают, их дело. Тида'ana.

Краббе услышал тяжелые шаги, поднял голову, с каким-то облегчением увидел приближавшегося огромного мужчину, за которым следовал усатый индус в белой рубашке и в черных штанах. Они подошли к столику.

– Надеюсь, я не помешал, мистер Краббе. – Голос низкий, склонный к сильному утреннему кашлю. В свете лампы вырисовались черты огромного желто-коричневого лица.

– Добрый вечер, мем-сахиб. – Алладад-хан поклонился, гордясь своим английским.

– Не валяй дурака, черт возьми, – грубо одернул его Нэбби Адамс. – Прошу прощения, мистер Краббе. Ему моча в голову ударила, вот в чем беда. Ничего не видит. Не возражаете, если я к вам на минуточку присоединюсь? – Сел на крошечный стул, словно отец за кукольный, накрытый к чаю стол. Алладад-хан тоже сел, с изумлением видя, что с мистером Краббе, прячась в тени, сидит не жена, а какая-то женщина. И рассердился на Краббе, способного на подобный обман, па такую измену, когда у него есть золотоволосая голубоглазая женщина-богиня, ждет дома, верит, любит.

– Дуа бопгол лаги, Рахима, – сказал Краббе. Рахима покорно пошла принести еще пива.

– Только не из холодильника, – предупредил Нэбби Адамс. – Скажите ей.

– Тут все теплое, – сказал Краббе.

– Помните, вы говорили, что хотите машину? – начал Нэбби Адамс. – У меня тут машина для вас стоит, жутко дешевая. «Абеляр» пятьдесят второго. Всего две тысячи.

– Миль?

– Долларов.

– Чья она?

– Плантатора, который домой едет. Уиверса.

– Риверса?

– Точно. Уиверс тот, кого надо убить.

– Что вы с ней делаете, если она принадлежит Риверсу?

– Ну, смотрите. – Нэбби Адамс придвинулся ближе, доверительно демонстрируя огромные лошадиные зубы, коричневые, черные, сломанные. – Понимаете, он хотел две пятьсот, и я бы не сказал, будто она того не стоит. Но, видите ли, мы вон с ним, – повел он плечом в сторону Алладад-хана, спокойного, разглаживавшего усы, – немножечко поработали, так что я говорю, будто то не в порядке, да сё не в порядке, поэтому он говорит, две тысячи. Регистрация и страховка до конца года.

– Поработали? Для меня?

– Для нас с вами, – уточнил Нэбби Адамс. – Я заключу с вами сделку. Давайте мне эту машину, скажем, дважды в месяц, а я вам ее буду обслуживать. Техобслуживание и масло. Бензин устроить не могу. Слишком рискованно. Но все прочее.