Элеонора. Кровные узы - Злата Линник

А вот и сам этот человек, смотрит множеством пар глаз с каждой стены. Здесь нет свободного места, повсюду его фотографии, заботливо вставленные в рамочки. Молодой мужчина в костюме повернул голову, гордо демонстрируя профиль. Тот же человек среди сотрудников, на прогулке, в лыжном походе. Хозяин кабинета в Детстве, везет за веревочку игрушечную лошадку, он же вместе с родителями... Остальное пространство на стенах занимают красивые бумаги, имеющие отношение к тому же человеку; люди называют их «грамотами» и «поздравительными адресами». Еще в сознании потустороннего существа неожиданно возникают слова «алтарь» и «иконостас», произнесенные когда-то здесь женским, звенящим от возмущения голосом. Сколько пищи... По телу Собаки, которое в этот момент стало почти материальным, прошла дрожь от предвкушения удовольствия. Но надо посмотреть, что там еще; сюда всегда можно вернуться.

Громадная комната, самая лучшая в квартире, ее называют «залой». Запах безошибочно подсказал Собаке, что этим помещением давно не пользуются, во всяком случае не проводят здесь много времени.

В центре круглый стол, застеленный скатертью, вокруг него — жесткие неудобные стулья из темного дерева. С потолка низко свисает люстра из мутного голубоватого стекла — полусфера, от которой отходят пять изогнутых железок с такими же стеклянными шишками. Кому-то из сидящих за этим столом все время казалось, что люстра похожа на паука, который затаился и выбирает, кого бы схватить. «Не говори глупости, это антикварная люстра, она принадлежала еще твоему дедушке. Еланиным всегда было присуще почтение к семейным традициям!» На стене портрет в золоченой раме. Человек, изображенный на нем, очень похож на нынешнего хозяина кабинета. Кажется, что от глаз нарисованного мужчины не укроется ничего из происходящего в комнате. Беспричинное чувство неловкости и даже какой-то вины, которое неизбежно охватывало всех оказавшихся под этим взглядом, слабые попытки сопротивляться этому, гнев на самого себя... Да, она не ошиблась в выборе очередной жертвы. А что там дальше?

Следующая комната, по размерам немногим уступающая зале, оказалась спальней стариков. Тщеславие, сосредоточенность на своей драгоценной персоне, желание стереть в порошок тех, кто думает хоть немного иначе... Ничего нового. Кажется, где-то в глубине квартиры была еще одна дверь...

Здесь было ощутимо теснее и прохладнее. Впрочем, Собака чувствовала не холод, а те неудобства, которые причиняет он людям. В «десятиметровке» окнами на северную сторону среди громоздкой старой мебели каким-то образом поместились женщина неопределенного возраста и девочка, которая еще не доросла до возраста тинейджера.

Спрятавшись в тени вытертой бархатной шторы, Собака наблюдала за утренними занятиями обитательниц комнаты.

Женщина встает и, натянув старенький ситцевый халатик, отправляется на кухню. Через некоторое время она возвращается, неся поднос с завтраком. Вслед ей доносятся фразы, произнесенные громким ядовитым шепотом:

«Я категорически запрещаю брать мою кофемолку. Сколько раз нужно объяснять! Потрудись немедленно ее найти и вернуть на место!»

Тень, похожая на длинный язык, касается головы женщины, скользит по плечу и исчезает в темном углу. Женщине на мгновение становится немного зябко. Эти ужасные сквозняки...

Тем временем с дивана вскакивает ее дочка — коротко стриженная девочка лет десяти. Встав босыми ногами на половичок, она принимается за утреннюю зарядку. Наклоны, повороты, приседания — не меньше десяти раз, теперь упражнения с эспандером, чтобы руки стали сильными. Чего-то не хватает... Повинуясь внезапно возникшему желанию, девочка подходит к стоящему на пианино старенькому магнитофону, берет из стопки кассету. Комнату заполняет хрипловатый мужской голос: «...вдох глубокий, руки шире, не спешите, три-четыре!» Женщина в ужасе подбегает и выключает музыку.

— Что ты, дедушка еще спит! Он рассердится, если мы его разбудим.

— Ну и подумаешь, он до обеда спать будет.

— Он старенький и больной!

— Жадина, вот он кто! Бабушка ему сливочное полено из кулинарии принесла, а он один все стрескал и ни с кем не поделился. Жадина-говядина!

— Что за выражение, надо говорить «съел»... И, пожалуйста, поторопись. Ты опоздаешь в школу, и мне опять будет за тебя неловко.

— Ага, помню, бабушка каждый день повторяет: никто из нашей семьи никогда не опаздывал в школу. Так я и поверила! Все, мам, я побежала!

— Надень шарф и не задерживайся после уроков. Когда ты, наконец, поймешь, что футбол — это неподходящее занятие для девочки из хорошей семьи.

Необычная тень скользит по стене, на мгновение прячется в темном углу за шкафом, потом совершает гигантский прыжок и устраивается на смешной старомодной люстре. Около полувека назад они были в большой моде и назывались «китайскими зонтиками» или «тарелками»... Женщина торопливо собирается на работу и не замечает нового «жильца», который сверху наблюдает за ней. Страшная собачья морда расплывается в довольной улыбке: здесь стоит задержаться подольше. Во всяком случае, пока не закончится пища...

В тот день Женя вернулась из школы сразу после уроков, несмотря на то, что последней в расписании любимая физкультура и можно было, даже не переодеваясь, погонять мяч с мальчишками перед школой. Сегодня за дедушкой и бабушкой на машине должен приехать дядя Слава и увезти их в гости. Какой-то он ненастоящий: улыбается, а лицо при этом становится похоже на пластиковую маску, из тех, которые везде продаются перед Новым годом. А бабушка все время твердит, что он родственник и его нужно уважать. Пока никого из старших нет, она сделает кое-что очень важное.

Они с мамой живут вдвоем в самой маленькой и самой холодной комнате, а у бабушки с дедушкой есть спальня, кабинет и еще зала, куда тоже нельзя заходить. Это же несправедливо! С мамой об этом говорить бесполезно: опять заведет что-то о родственных чувствах и семейных традициях, а глаза у нее при этом будут грустные-грустные, как у бездомной собаки, которая постоянно крутится возле продуктовых ларьков. Ничего, она уже все придумала: зала общая, значит, половина ее по справедливости принадлежит им с мамой. В программе «новости» это называется государственный переворот...

Девочка бегом поднимается по лестнице, снимает ключ, висящий у нее на шее на розовой «подарочной» ленточке, открывает дверь и, даже не надев тапочек, устремляется в комнату.

Вывалив содержимое ящика письменного стола, она торопливо роется в куче и извлекает толстый черный маркер. То что надо! Прямо в куртке и уличных ботинках она вбегает в парадную комнату. Через некоторое время зала оказывается разделенной жирной пунктирной линией, которая проходит по полу, по скатерти на столе — он ведь общий! — и по обоям, так высоко, насколько можно дотянуться, стоя на стуле. Государственная граница по всем правилам!

Удобно устроившись за портретом прадедушки, Собака наблюдает за «освоением отвоеванной территории», изо всех сил поддерживая у маленькой революционерки нужное настроение. И девочка, ощутив небывалый порыв вдохновения, как метеор носится из их с мамой комнаты и обратно. Наконец-то она развесит на стены свои рисунки из художественного кружка, а на столе будет так удобно разложить паяльник и кучу деталей. Она давно собиралась осуществить грандиозную идею — вставить «потроха» от телефонного аппарата внутрь большой пластмассовой лошади, специально для этого принесенной с помойки. В ее глаза она вставит лампочки; одновременно с телефонным звонком они будут загораться и мигать. В старой комнате не расположиться, а мама почему-то тогда рассердилась и долго объясняла, что паять на крышке пианино не следует. Но теперь все будет по-другому, она, Женя, восстановит справедливость в этом доме!