Книги Судей - Эдвард Фредерик Бенсон

Мы приходим нагими в этот мир и уходим отсюда без пожитков. Расскажи мне, каково это? Я хочу это узнать, прежде чем уйти с тобой.

Она все еще стояла совершенно неподвижно. Ее голос, доносившийся из-под капюшона, который скрывал лицо, был спокоен, ясен и неумолим. Он не был похож на голос Хелен.

– Рассказывать почти нечего, – сказала она. – Все чрезвычайно просто. Моя обязанность состоит в том, чтобы целовать того, кому я ниспослана, после чего следует за мной. Я рада, что ты не боишься меня, что ждал меня. Чаще всего я прихожу как друг, и как друг я пришла к тебе. Я никогда не прихожу, если меня не посылают. Я не госпожа, безжалостная или жестокая, но лишь слуга Того, Кто Бесконечно Добр. Я расскажу, если ты того желаешь, немного о себе, прежде чем мы уйдем. Но сядь. Те, кого я навещаю, почти всегда принимают меня сидя или лежа. Это более естественно. Очень немногие принимают меня стоя.

Джек все еще чувствовал уверенность, что это Хелен. Но ее игра была необыкновенной. Когда он сел, все еще сонный, то почувствовал легкое замирание сердца – дань ее актерской силе.

– Я исцеляю все болезни тела и души, – сказала она. – Те, кого мучают телесными пытками, обращают ко мне свои лица: я целую их, и их мучения заканчиваются. Тем, кто страдает более жестоко, тем, в чьих сердцах живут ненависть и страдание, я тоже помогаю и утешаю. Тот, кто пошел неверной дорогой в утомительной жизни, завершает свои странствия, когда я прихожу к нему.

Ее плащ немного съехал назад, так что показалась одна рука. Джек увидел, что она совершенно белая. Он вспомнил очень тонкое платье Хелен и забеспокоился о ней.

– Зайдем в дом, – сказал он. – Уверен, ты замерзла. Нельзя, чтобы ты заболела.

Он почувствовал, что пришло время закончить этот прекрасно сыгранный фарс.

– Прости, – сказал он. – По твоей руке ползет букашка. Ох! Хелен…

Она не двигалась.

– Хелен, я знаю, что это ты, – сказал он, но его голос дрожал.

Потом сонливость резко покинула его, и теперь он стал другим – испуганным, спокойным и все понимающим.

– Смерть, милый друг! – сказал он.

Она сняла капюшон. Скорее показалось, что капюшон нежно отодвинулся, и Джек увидел лицо, молодое, неумолимое и доброе; но не лицо Хелен.

– Я успокаиваю убитых горем, – сказала она. – Прощаю все грехи и всю ненависть тех, кого жалею. Я – отдых для уставшего, для печального я – утешение. Всю жизнь ты был в руках моего Господина и своих собственных, но я заставлю тебя осознать, в какие любящие руки ты попал!

Джек прежде сел по ее знаку: теперь он попытался встать, но понял, что не может.

– И теперь ты не боишься? – спросила она.

– Нет, я не боюсь, – сказал он. – Может быть, моя глупая плоть немного боится, но я – нет.

Она встала.

– Тогда еще раз осмотрись вокруг, милый Джек, – сказала она. – Прежде чем ты уйдешь со мной. За последние три года ты недостаточно смотрел на великолепие этого мира. Ты закрыл глаза и уши для голосов и картин радости.

– Так ты все обо мне знаешь? – спросил он. – Мне не нужно делать признаний о черноте и черствости моего сердца?

– Не черно сердце того, кто говорит, будто оно черно, – сказала она. – Так оглядись еще раз, спокойно и благодарно. Узри мириады миров над спящей землей и то, как они сияют на рассвете вечного дня.

Джек откинулся на стуле. Его плоть, его тело и кости зудели от тягостной боли, которая вот-вот должна была отступить. Что-то внутри него громко пульсировало и хотело остановиться.

– О, целуй меня быстрее, мой друг, – сказал он.

– Тогда скажи: «Благослови все Господь». Тех, кто грешит от великой страсти, и тех, кто грешит от малой. Тех, кто боится, тех, кто ненавидит, тех, кто испортил свою жизнь, и тех, кто испортил жизнь других. Тех, кто лжет, и тех, кто обманывает. Благослови их всех, Джек. Помирись с ними. И со своей женой; не забудь и ее!

Он вздрогнул.

– Не могу, – сказал он.

– Думаю, ты можешь. Ты должен научиться снова любить.

Джек полулежал на стуле. Чудесная перспектива покоя и мира представилась ему. Все, что случилось с ним за прошедшие годы, все его страдания и вся ненависть растаяли, отступили и испарились перед лицом этого чудесного нового мира.

– Благослови их всех Бог, – сказал он.

Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Он вздрогнул и затих.

* * *

В следующее мгновение он остался один на террасе, со сложенными руками и спокойным лицом. Неожиданный порыв ветра проник в сад, и когда он прекратился, соловьи разразились потоками песен. Собака прекратила выть. Потом сад снова окутала оглушительная ночная тишина, какая бывает только в середине лета.

Десять минут спустя фигура в белом плаще пересекла лужайку. Хелен увидела неподвижно сидящего Джека в лучах лунного света и задумалась, догадался ли он о ее восхитительной шутке. Она на час отложила свое появление в качестве Полярной звезды в доме Фортескью, и теперь должна была попытаться разыграть брата. Она натянула капюшон на лицо и спрятала руки.

– Так ты меня встречаешь? – сказала она низким, устрашающим голосом. – Ты говорил, что будешь рад мне. Проснись, я пришла за тобой.

Он сидел совершенно неподвижно, и ее внезапно охватил страх.

– О Джек, думаю, ты догадался, – сказала она. – Ты сказал, что не испугаешься, и не испугался. Но ты испугал меня. – Она снова замолчала. – Джек, проснись! – быстро сказала она и подхватила его бессильную руку. И мгновенно выронила ее. – Джек… Почему ты мне не отвечаешь? Я сдаюсь. Я хотела разыграть тебя… – Потом ее голос внезапно перешел в крик. – Дик, Дик! – закричала она. – Иди сюда… сюда, кто-нибудь. Я не понимаю, что происходит!

Домашние еще не заснули. В ответ на ее крик зажглись огни и застучали шаги.

Но Джек не двинулся с места. Он обрел друга.

Красный дом

Последние шесть или семь лет Хью Фэйрфакс проводил летние каникулы с женой и двумя маленькими детьми. Они были совсем крошками, когда родители впервые привезли их в эти места – в городок Олкомб у южного побережья Кента. Раньше здесь находился большой порт, но за три века море извергло или, лучше сказать, оставило после своего отступления так много песчаных, покрытых травой дюн, что город перестал быть портом и теперь стоял на расстоянии двух миль от линии прилива.

Утрату мореходного движения частично компенсировали всеобщие спортивные