Чайковский - Василий Берг

и сам факт приглашения к преподаванию еще до окончания консерватории тоже свидетельствует о многом. До настоящей славы, прогремевшей повсеместно и на века, было еще далеко, но уже можно было сказать себе: «Не зря я все это делаю». А ведь ощущение того, что жизнь проходит зря, – одно из наиболее тягостных. Человек должен быть при деле, при своем деле.

Но ко всему этому моральному удовлетворению, пускай и основательно размытому критичным отношением к собственным способностям (на лаврах склонны почивать одни лишь дураки), хотелось бы иметь толику денег. Чайковский никогда не выказывал стремления разбогатеть, не жаждал каких-то баснословных богатств. Он хотел иметь финансовую свободу, чтобы не считать каждую копейку и не отказывать себе в самом необходимом.

Насчет «самого необходимого» – не преувеличение. Особо показательным в этом смысле стало лето 1867 года, когда Петр Ильич с Модестом и Анатолием, отдыхая в Гапсале (ныне это город Хаапсалу в Эстонии), брали в кухмистерской, то есть в столовой, два обеда на троих. «Помню до сих пор эти обеды, – пишет Модест Ильич, – сопровождавшиеся веселым хохотом над бедой и комическими эпизодами во время дележа, когда Петр Ильич, распоряжавшийся им, становился в тупик, как справедливо разделить на “три” равные части “две” половины цыпленка, или, когда он и я, оба очень малоразборчивые в еде, с жадным нетерпением смотрели на то, что нам оставит от своей порции с детства прихотливый и разборчивый Анатолий». А ведь изначально у Петра Ильича было отложено на летний отдых сто рублей. Но из-за своей непрактичности он спустил эти деньги буквально за неделю, так что в Гапсаль ему с Анатолием пришлось плыть третьим классом, на палубных местах.

Надо отметить, что при всей своей вечной стесненности в средствах Петр Ильич частенько поигрывал в карты в московском Артистическом клубе, основанном Николаем Рубинштейном и драматургом Александром Островским. Познакомившись с последним, Петр Ильич попросил его написать либретто для оперы по драме «Гроза», но оказалось, что такую оперу уже пишет композитор Владимир Никитич Кашперов, преподававший в то время вокал в Московской консерватории. Разумеется, Чайковский не стал «перебегать дорогу» коллеге и отказался от своего намерения… И напрасно, надо сказать, отказался, потому что опера у Кашперова получилась плохая! Кашперов был не творцом, а одаренным подражателем. Он долго учился вокалу в Италии, где впитал итальянские оперные традиции, которые воплощал (можно сказать, копировал) в своих произведениях. «Гроза» на итальянский манер – это все равно что «Тоска» в русском стиле. А вот у Чайковского могла получиться хорошая опера, тем более что «Гроза» нравилась ему больше других пьес Островского (вспомним, что он написал в увертюру к ней).

В качестве своеобразной компенсации Островский предложил Чайковскому написать, причем бесплатно, либретто по своей исторической пьесе «Воевода, или Сон на Волге».

Первый блин, то есть первая опера Петра Ильича, над которой он работал с марта 1867 года до июля 1868 года, вышел комом. Начнем с того, что по неопытности Петр Ильич допустил много ошибок сценографического характера.

«Во-первых, сюжет никуда не годен, т. е. лишен драматического интереса и движения. Во-вторых, опера была написана слишком спешно и легкомысленно, вследствие чего формы вышли не оперные, не подходящие к условиям сцены. Я просто писал музыку на данный текст, нисколько не имея в виду бесконечное различие между оперным и симфоническим стилем. Сочиняя оперу, автор должен непрерывно иметь в виду сцену, т. е. помнить, что в театре требуются не только мелодии и гармонии, но также действие, что нельзя злоупотреблять вниманием оперного слушателя, который пришел не только слушать, но и смотреть, и, наконец, что стиль театральной музыки должен соответствовать стилю декоративной живописи, следовательно, быть простым, ясным, колоритным… Музыка, изобилующая гармоническими тонкостями, пропадает в театре, где слушателю нужны ясно очерченные мелодии и прозрачный гармонический рисунок. Я же в “Воеводе” хлопотал именно об этой филигранной разработке тем, совершенно забыв сцену и все ее условия. Условия эти в значительной степени парализуют чисто музыкальное вдохновение автора, и вот почему симфонический и камерный род музыки стоят гораздо выше оперного. В симфонии или сонате я свободен, нет для меня никаких ограничений и никаких стеснений, но зато опера имеет то преимущество, что дает возможность говорить музыкальным языком массе. Уже одно то, что опера может играться хоть сорок раз в течение сезона, дает ей преимущество над симфонией, которая будет исполнена раз в десять лет!!!»[62]

Вдобавок на втором месяце работы над оперой Петр Ильич потерял оригинал либретто Островского. Островский пообещал написать текст заново, но затянул с этим делом, и значительную часть либретто (почти все второе действие и третье целиком) писал Чайковский. Из-за перерывов и переделок работа над «Воеводой» растянулась более чем на год[63].

Премьера «Воеводы» состоялась 30 января 1869 года в московском Большом театре. Чайковского пятнадцать (!) раз вызывали зрители, ему преподнесли лавровый венок, но сам Петр Ильич остался недоволен своей первой оперой и впоследствии уничтожил значительную часть партитуры, а кое-что из «Воеводы» использовал в других сочинениях. Не надо заострять внимание на зрительском восторге и лавровом венке. Премьера – это премьера, и публика во время премьер преимущественно настроена благодушно хотя бы потому, что на премьерах собираются друзья и поклонники. Лучше обратить внимание на то, что опера «Воевода» прошла всего пять раз, причем в последний раз эту оперу поставили в замену объявленной «Рогнеды», то есть по сути заткнули ею дыру, внезапно образовавшуюся в репертуаре. Надо ли объяснять, почему так случилось? Причина проста – публика не пошла.

Страдания Петра Ильича по поводу «блина комом» усугубились ударом, который нанес ему лучший друг Герман Ларош, опубликовавший крайне обидный отзыв на «Воеводу», который завершался словами: «Опера г. Чайковского богата отдельными музыкальными красотами. Но в общем драматическом ходе она обличает в композиторе ограниченную способность применяться к разнообразным задачам слова и ситуации, отсутствие русского народного элемента и неумение или, вернее, нежелание подчинить оркестр голосам и выяснить последние не для эгоистических, виртуозных целей, а ради требования поэтического смысла».

Чайковский обиделся и на два года прервал отношения с Ларошем. Примирение состоялось только весной 1871 года.

При всем своем мягком характере Петр Ильич отличался выраженной злопамятностью, но без мстительности. Он не платил за обиду обидой, но помнил все и решительно рвал отношения с людьми, которые чем-то его уязвили. «Не месяцами, не годами, а десятками лет он хранил в душе нанесенную ему царапину незажившей, и нужно было много, много сделать, чтобы заставить его позабыть неосторожно произнесенное