И гаснет свет - Владимир Торин

воспринимают прямоту, с которой им сообщают неудобную для них правду. Они не любят тех, кто обходится без смягчения, кто не боится ранить чью-то чрезмерно чувствительную натуру. Что ж, доктор был профессиональным ранителем чрезмерно чувствительных натур. В какой-нибудь книжке он запросто мог бы состояться в качестве злодея, к которому ни за что не рекомендуется подпускать ребенка.

– Он пришел сюда, – сказала Марго, – как только я ему написала. Несмотря на то, что два часа ночи. Несмотря на то, что на улице туманный шквал. Мне нет дела до того, какие у него манеры, я хочу, чтобы он спас нашего сына.

Джонатан кивнул, и все же сомнения никак не оставляли его:

– Почему было не написать доктору Грейхиллу из городской лечебницы? У него хорошая репутация и…

– Доктор Грейхилл, – перебила Марго, – неторопливый, как Старый трамвай на Набережных. А репутацию ему делают старухи, которым спешить уже некуда. А еще он бы не пришел посреди ночи, даже из дома не вышел бы, пока не закончится шторм. А между тем доктор Доу, который тебе так не нравится, уже здесь, борется за жизнь нашего сына. Я не хочу больше об этом говорить!

– Прости меня, – сказал Джонатан. – Ты права. Я и сам не понимаю, что говорю. Это все…– он замолчал и уставился в пол. – Позволь я помогу тебе. – Он поглядел на ее обожженные руки.

Марго кивнула…

Доктор Доу проводил свою операцию не меньше пяти часов. Два раза он требовал «Воды!» и «Полотенца!». С каждым часом, проведенным в неведении, тревога в сердце Марго крепла, с каждой минутой ожидания что-то отмирало в душе. И вот, когда доктор показался на лестнице, она бросилась к нему, заламывая неимоверно болящие руки. Джонатан поднялся на ноги и вопросительно уставился на обладателя хмурого, не выражающего ничего хорошего взгляда.

– Повреждения были серьезными, – сказал доктор. – Один из сложнейших случаев в моей практике.

– Вам удалось? Удалось, доктор?

Доктор Доу перевел медленный тягучий взгляд на Джонатана.

– Лицо я вернул на место, пришил. – Он говорил так, словно речь шла о какой-то простой заплатке. – Снабдил ткани «Заживительной вакциной Бёрра» и добавил «Регенеративный ускоритель Пойшлица». Вам очень повезло, ведь эти средства открыли совсем недавно. Полагаю, хирург-коллегия из Старого центра заслуживает получить от вас благодарственное письмо. Что ж, «Бёрр» требует времени и дополнительного ухода, все побочные эффекты я напишу списком. Самое серьезное – это заикание, временные судороги в левой ноге и непереносимость пения сверчков.

Ни Марго, ни Джонатан почти ничего не поняли, кроме того, что лицо их сына к нему вернулось.

– Он… он…– Марго не смогла продолжить.

– Выживет, да, – хладнокровно сказал доктор. – И его лицо… Что ж, вы должны понимать, что убрать все следы никому не по силам. Я делал едва ли не самые тонкие швы за всю свою карьеру, но все равно шрамы останутся.

– Он…– начал Джонатан, – он станет…

– Уродом? – безжалостно уточнил доктор Доу. – Нет, что вы. Внешние последствия будут минимальны, я полагаю. Вы быстро и дотошно следовали моим инструкциям, и это многое решило, но если бы операция началась на каких-то двадцать минут позже, все было бы значительно хуже…

Марго попыталась взять доктора Доу за руки, она зарыдала.

– Я не знаю, как вас благодарить, доктор!

Доктор Доу отстранил ее, а от слез поморщился – они его раздражали. Раскрыл саквояж и достал оттуда тюбик с этикеткой «Антижгин. Средство от ожогов доктора Перре» и протянул его Марго.

– Втирать три раза в день. Побочные эффекты – насморк, но только в правой ноздре, и галлюцинации в виде мухи в комнате.

– Благодарю, благодарю…

– С повязкой вы и сами справились…– доктор, видимо, едва сдержался, чтобы не закатить глаза, – приемлемо. Я приду через три дня, – сказал он. – Сниму бинты и швы. Обезболивающие препараты я оставил на тумбочке – они действуют хорошо, но, опять же, много побочных эффектов. Если состояние Калеба ухудшится, сразу же сообщите.

Он взял саквояж, надел свое пальто, цилиндр, предусмотрительно раскрыл над головой антитуманный зонтик, запустил винт и вышел за дверь.

И это было едва ли не последнее, что Марго четко помнила, осознавала и понимала. Когда доктор ушел, ее буквально накрыло потоком чувств, эмоций, страхов, шумом, криками, спорами, лицами…

Туман уже почти рассеялся к вечеру следующего дня. Габен вернулся в свой жизненный ритм, а дом № 24 по Каштановой улице тем временем превратился в проходной двор. Сновали и толклись какие-то люди. Мальчишки-посыльные из аптеки Медоуза. Полицейские. Джонатан о чем-то с ними переругивался. Важный сержант с пышными бакенбардами хмуро качал головой.

– Это все он! Он! – твердил Джонатан. – Вы должны мне поверить! Это проклятый кукольник!

Но сержант ему не верил:

– Я ведь вам уже сказал, сэр, – говорил он непреклонно. – Мы пришли по указанному вами адресу, но непохоже, что в лавке что-то продается. Вряд ли вы могли в ней купить… гм… игрушку.

– Я этого так просто не оставлю! – Джонатан продолжал упорствовать. – Я сообщу в газеты! Можете мне поверить, в «Сплетне» из этого раздуют целую эпопею! Бенни Трилби понравится наша история, а уж он, как вам известно, не упустит случая уделить пару абзацев доблестной габенской полиции!

Сержант уже откровенно злился. А угроза вовлечь ненавидимого едва ли не всеми в Тремпл-Толл корреспондента «Сплетни», профессионального раздувателя слонов из мух, вызвала у него острое ощущение несварения.

– Вы бы это полегче, сэр, – сказал он, поджав пухлые губы. – Советую вам следить за словами. Я понимаю, что у вас горе и все такое, но я бы поостерегся разбрасываться угрозами. Спешу обратить ваше внимание на то, что речь сейчас идет о клевете. Если вы продолжите настаивать на том, что почтенный мистер Гудвин, которого у нас подозревать нет никаких причин, является виновником произошедшего, то он, боюсь, подаст на вас в суд за попытку очернить его имя. И в данный момент, смею вас заверить, шансы не в вашу пользу, поскольку это всего лишь ваше слово против его слова. Он же заявляет, что не продавал никакую куклу, что уже давно не торгует куклами. Вы утверждаете, что сожгли указанную