Сердце грустного шута - Ксения Баженова

– Да ладно! Шучу я! От похмелья чай. А впрочем, есть и одна трава, которая известна во всем мире. Это папоротник, helecho. Знаешь, там, где растет папоротник, нет места злу. Послушай меня, Андрей Ильич! Сегодня мы поедем к Энцо. Он предложит тебе переправить кое-какие железки в некое государство. И обратится к тебе с просьбой провезти туда же кое-какие… как бы это сказать… лекарства.

Ромашковый Акимов подавился напитком, но потом выдохнул:

– Не-е-е, наверняка шутит.

– Не смотри ты на меня такими глазами. Соглашайся. Не согласишься, все пойдет как обычно – тихо, мирно, уныло. И без денег, на старой «Дэу». У тебя есть еще время подумать.

«Многогранная женщина! – Тоской и страхом наполнилась его душа. – Вот это развод так развод! Хотели найти подставное лицо и так грамотно завербовали!»

Однако душа его была мелка. И где-то там, внутри, раздвинулась занавесочка, и вылезло наглое жадное созданьице, забеспокоилось, забегало и стало задавать вопросы в лоб.

– А как ты это представляешь? Я, простой бухгалтер туристического агентства…

– Не это проблема, Андрюша! – Лиза тоже поменяла тон, и было видно, что этот разговор ей неприятен. – Скоро ты станешь генеральным директором.

– А наш куда денется?

– А ему уже не надо куда-то деваться, представляешь, он сегодня ночью попал в автокатастрофу.

– Жив?

– Нет!

– Да! Дела! – Волна страха обожгла его: он понял, что его выбрали быть пешкой в какой-то опасной игре, где можно выиграть много денег, но можно и потерять все, в частности жизнь.

– Скоро тебя будут разыскивать компаньоны погибшего. Предложат тебе занять его место. Временно.

– Почему именно меня?

– А ты представительный, имеешь экономическое образование, правда, советское, но это неважно.

Андрей Ильич слушал ее внимательно, смотрел недоверчиво. Но случилось все так, как она сказала. Вскоре зазвонил сотовый, и ему сообщили трагическое известие, а также сказали, что его просят пока возглавить турагентство, что к нему давно присматривались и чтобы он не отказывался; завтра ждут его и ждут новых рабочих предложений.

Акимов щипал себя за коленку, просил Лизу сварить ему еще кофе, спрашивал, какие ему придумать рабочие предложения, и Лиза обещала набросать к вечеру список. Он нервничал, выходил в сад, шагал туда-сюда от веранды до ворот в трусах, майке и небесно-голубом ромашковом халатике. Вдруг он увидел, что на него смотрят из-за забора две симпатичные старушки. Взял себя в руки и умылся, оделся, неспешно выпил кофе и только тогда обратился к Лизе:

– Это ты сделала?

– Что это?

– Ну, ДТП.

– Да ты что, Андрюша?! – Лиза расхохоталась. – Ты думаешь, что я такая всемогущая? Это судьба.

– Да, извини, подумал…

– Все равно это должно было случиться. А ты помнишь, что нас ждут итальянцы сегодня? Для тебя это очень важно.

– Да, да! Я помню! – немного раздраженно ответил Акимов. – Я должен позвонить жене.

Он вышел на веранду, сел на венский стул и набрал номер.

– Таня! А, ты уже знаешь? Ужасно! А то, что меня просили занять временно его место? А, и это знаешь! Где я? Я у жены Яновского, у Лизы. Да, бывшей жены. Да. За городом. Когда вернусь? Не знаю. Мы с ней должны поехать к итальянцам, которых он мне оставил на два дня. Да! Конечно! Как Павел? Хорошо! Целую. Пока.

Он повернулся к Лизе, которая стояла в дверном проеме, сложив руки на груди.

– Ну, теперь скажи мне, что я должен делать и что будет со мной дальше?

Вид у него был растерянный, он закурил подряд две сигареты и сразу их потушил, попросил еще кофе.

Лиза молча сварила, поставила перед ним чашку, села напротив и сказала тихо:

– А теперь ты сам себе хозяин. А как пойдешь, Андрей Ильич, на похороны, вместе с земелькой денежку брось.

– Это еще зачем? – дико взглянул он на собеседницу.

– Чтобы деньги водились, – невесело усмехнулась она. – А ты не боишься?

– Чего?

– Работы со мной.

– Это Яновский тебя попросил?

– При чем тут он? Забудь о нем. Он нас познакомил и этим свое дело завершил. Считай, что за тебя просили твои умершие родственники. Они могут многое для тебя сделать.

– Да что за родственники?!

– Это я тебе потом скажу, когда придет время. Ты же мне веришь?

Он верил. Боялся сильно, правда, но все же верил. Других вариантов он не видел.

Елизавета Сергеевна посмотрела ему в глаза.

– Но только при одном условии.

– Говори!

– Мы только друзья.

– Идет.

– Поклянись!

– Что, так серьезно?!

– Более чем.

– Клянусь.

И Лиза внимательно заглянула в его испуганные, бегающие глаза.

Из личных записок доктора. Отрывок № 3.

Заозерка, 1912 год

А потом была вторая ужасная ночь! То, что происходило после разговора с пасечником, Владимирский мне поведал чуть позднее, подробно описав событие в письме ко мне. Я же, выбравшись из укрытия, сел в сенях на нижних ступеньках и ждал, когда они выйдут. Вот выскользнул из-за двери бледный, дрожащий Симеон и, не говоря ничего, ушел. Я не стал его тревожить.

Довольно долго был там Петр Николаевич один, наконец вышел и он. По одному взгляду его я понял, что чувства одиночества и неприкаянности овладели им с сумасшедшей силой. Несколько мгновений он, казалось, даже не понимал, что происходит вокруг и почему в этот поздний час горят все свечи, и почему прихожая заполнена печальным молчаливым народом. Кто эти люди, что хотят от него, состоящего из ноющей душевной боли? Потом он поднялся к себе, запретив мне жестом следовать за ним. Я прошел на веранду и задремал в кресле моей Машеньки. Разбудил меня шум, где-то совсем близко голосили бабы. Я вышел в сени и увидел встревоженного Владимирского. Вся прислуга и даже пономарь, читавший псалтырь по покойнице, стояли у дома. Метались во тьме у обрывистого озерного берега масляные факелы.

– Петр Николаевич! Беда случилась немыслимая, нелепая! – Из темноты к нам поднимался управляющий. – Пасечник упал с обрыва на берег, прямо на чугунные пики ворот барыниного грота. Жив пока, но не протянет долго. Может быть, и помер уже сейчас. Проткнули его пики насквозь.

В одно мгновение от такой новости Bладимирский впал в ярость испепеляющую и бросился в библиотеку. Я побежал за ним и увидел, как он ожесточенно тряс мертвую и, обессиленный самим же начатой борьбой, уронил Марию Афанасьевну на пол и сам упал рядом. Я видел то, что лучше бы не видел в своей жизни: обезумевшего друга своего и надменный остекленевший взгляд подруги, потревоженной в ее мертвом сне.