Точка Омега - Евгений Шкловский

И вдруг неожиданно из темноты радостный голос Макса:

– О, «Гармин»!

Еще через секунду:

– Всё, тронулись.

И действительно, не более чем через час все на поверхности, под ночными звездами, с наслаждением вдыхают травяные запахи и азартно обсуждают недавние скитания. Тут же веселился, подскакивая то к одному, то к другому, как обычно в последний момент неведомо откуда вынырнувший пес.

Естественно, всем было интересно, как же Макс все-таки определил спасительный путь к выходу, а он лишь загадочно улыбался и отвечал:

– Спасибо Белому!

Вроде как помог не кто-нибудь, а таинственный Белый спелеолог, местная легенда, призрак, временами являющийся заблудшим доморощенным диггерам в Сьяновских катакомбах.

Да хоть бы и ему – главное, выбрались!

Вечерами Макс часто стоит у окна своей двухкомнатной городской квартиры и держит в руках навигатор. Там, в кружочке, выплывают циферки – один спутник, два, три… Ну и так далее. Их может быть и гораздо больше, только зачем? Понятно, когда ты в лесу, в горах, на неизвестном проселке, вообще в дебрях, а в городе что?

Тем не менее Макс внимательно следит за появлением новых цифр, потом устремляет взгляд вверх, в темное предночное небо, где если что и видно, то только луну и звезды (если без облаков), ну, может, промелькнет еще какая-нибудь светлая точка, самолет какой-нибудь, хотя если повезет, то, может, и спутник. И на дисплее навигатора засветится красным флажком место, где стоит Макс, и можно даже прочитать название улицы и номер дома, разве что только нет этажа и номера квартиры – фантастика, до чего дошла техника!

Ага, теперь Макс знает, где находится, – он обнаруживает себя в определенной чуть ли не до метра точке земли, на материке, в гигантском мегаполисе с многомиллионным населением…

Аскетичное лицо его проясняется и светится удовлетворением.

Дорога к морю синела, как и само море. Рыжела. Коричневела. Голубела. Краснела. То же самое происходило и с морем на горизонте. С красками в мире что-то было не так.

После того случая многое в мире кажется Эле другим.

Племянник Петр возил ее к морю на своем потрепанном рыдване какой-то малоизвестной итальянской марки, хотя, по его словам, это была супердорогая машина из числа раритетов, такую еще поискать, а цена ее, как он, усмехнувшись, добавил (ох уж эти молодые деловые люди!), со временем не только не падает, но, напротив, возрастает. Она так и не поняла, как это может быть, да и никогда не понимала всех этих коммерческих тонкостей. Но парень не только не обиделся на нее, наоборот, только обрадовался возможности поговорить о своем двухдверном любимце, в котором Эля теперь занимала почетное место (других просто не было) рядом с водителем.

Племянник Петр был славным, немного странным парнем, взявшимся – по поручению Ольги, ее двоюродной сестры и его матери, – опекать тетку. По виду совсем мальчишка – худой, гибкий, руки и ноги как на шарнирах, но очень подвижный, ловкий и довольно сильный, если судить по тому, как легко он вскинул и запихнул в багажник ее увесистый чемодан на колесиках. Собственно, он и был мальчишка, недавно закончивший колледж и теперь учившийся на биолога в неапольском университете. Красавцем его назвать было трудно, но и уродливым он тоже не был, тонкие черты лица придавали ему что-то аристократическое, карие глаза смотрели приветливо и доброжелательно. Говорил он с легким акцентом, но русский был правильный, даже слишком, как бывает у детей эмигрантов. Впрочем, он больше помалкивал, да и какие у них с Элей могли быть общие темы? Они уже переговорили обо всем, о чем можно, и теперь больше молчали, что, кажется, устраивало обоих.

Летние каникулы он пока проводил дома, но вроде бы собирался куда-то в Альпы исследовать тамошнюю флору.

Дом, где жила сестра с мужем, находился в окрестностях Неаполя, и Петр специально приехал за ней в Рим. Ей, впрочем, было все равно, кто и куда ее везет. После случившегося не оставляла депрессия – ничего не хотелось, но и киснуть в пусть и недорогом римском отельчике на задворках великого города тоже было глупо, и она поддалась на уговоры кузины, которая позвала к себе, а затем прислала Петра.

У Эли была забинтована голова и рука на перевязи, она прихрамывала на правую ногу, и боль отдавалась в разных местах тела. Идея куда-то ехать сперва показалась бредовой – настолько убогой и беспомощной она себя чувствовала. Однако возвращаться в таком виде в Москву тоже претило, мысль о самолете не просто внушала страх – повергала в панику. Понятно, что стресс, истерика, но какое это имело значение?

Да, ей не повезло, в самом начале так замечательно начинавшегося отпуска совсем недалеко от Колизея ее сбил мотоциклист. Она совершенно не помнила, как это произошло, не помнила мотоциклиста, не помнила даже, что у нее было в рюкзачке, который, к счастью, остался при ней, хотя, не исключено, именно он и был целью. Она слышала, что этот промысел довольно распространен в некоторых европейских городах, но было ли это ДТП случайностью или специальным наездом, сказать трудно, тем более что мотоциклист тут же исчез, оставив ее в почти бессознательном состоянии на древней римской брусчатке.

Пляж был на удивление пустынен. Петр тут же бросился в воду и поплыл, рассекая волны сильными взмахами. Тело у него было смуглое, как у настоящего итальянца. Да ведь он и был фактически итальянцем, как и его отец, которого Эля видела только на фотографии в доме. Сейчас тот был в отъезде, и непонятно, встретятся ли они вообще.

Между тем Эля в очередной раз загляделась на Петра, пока он входил в море. Ее тело по сравнению с его было бледным и жалким. Такой она и чувствовала себя после всего случившегося, иногда даже казалось, что это вовсе не ее тело, во всяком случае не то, каким оно было прежде.

Раньше она чувствовала себя сильной и ловкой, даром что в юности немного занималась художественной гимнастикой, немного танцами, немного плаванием, в общем, любила физические нагрузки и это удивительное ощущение легкости и гибкости, когда все части тела послушны тебе, а каждое движение свободно и даже доставляет удовольствие.

Теперь тело она ощущала в основном через боль, которая возникала в самых разных местах – то в пояснице, то в коленке, то в плече или в руке. Она старалась не делать лишних движений и сама себе казалась немного роботом, немного манекеном. Об удовольствии не было и речи, и вот теперь, глядя на мелькавшую в волнах голову Петра, вдруг вспомнилась радость от прежних заплывов.

Не то чтобы она раньше так уж пестовала свое тело, просто никогда особенно не задумывалась об этом, поскольку они были единым целым. Конечно, о нем надо было заботиться, но это настолько стало органикой, что почти не требовало усилий. Впрочем, бывало, что в определенные дни эта гармония нарушалась, однако не настолько, чтобы пенять на это. И вообще природа ее не обделила – ни красивыми стройными ногами с круглыми коленками, на которые заглядывались мужчины, ни станом, ни густыми, слегка кудрявящимися каштановыми волосами.