Сама невинность - Ольга Дашкова

Девушка снова громко засмеялась, потом замолчала, наверное, слушала свою собеседницу. Катя, наконец, достала котенка, прижала его к себе, но не спешила подниматься на ноги, а так и сидела на месте. Затем раздался щелчок, и потянуло сигаретным дымом. Девушка закурила.

— Ну и вот, представляешь, он оказался соседом моей матери. Такой парень, на такой крутой тачке, я и не думала, что он может жить в такой дыре, как эта. Да, мы с ним снова встретились случайно, вот буквально на днях. Говорит, жалел, что не попросил мой телефончик тогда, в клубе. О, поверь мне, он просто бог секса. Что ты говоришь? Девушка? Да нет у него никакой девушки, с чего ты так решила? У нас сегодня свидание, вот бегу, уже опаздываю. Ну, все, пока, лапуля, целую.

Недокуренный окурок с ярко-розовой помадой на фильтре приземлился ровно около Катиных ног. Она так и сидела, разглядывая его, как что-то мерзкое и отвратительное, прижимая к себе котенка. Девушка, говорившая по телефону, давно ушла, на двор опускались сумерки, на небе сгущались тучи. Первые капли дождя упали на щеки, Катя вытерла их рукой, но это был не дождь, а ее слезы.

Почему так больно? Эта боль, она была везде. Она не понимала, почему и откуда она. Когда умер дедушка, было безумно больно, словно у нее вырвали часть души и сердца, она знала, что это боль скорби по любимому и родному человеку. По его уходу, по тому, что они больше никогда не увидятся. Почему больно сейчас? Почему кажется, что ей в грудь забивают ржавый старый гвоздь, не просто забивают, а засовывают голыми руками, медленно, не торопясь. Что это?

Не хватало воздуха, Катя пыталась вдохнуть полной грудью, но только хрипела и начинала задыхаться. Кое-как встала, ноги затекли от долгого сидения на корточках, пошла куда-то вперед, не разбирая дороги, прижимая к груди притихшего котенка.

Полупустые дворы сменялись один за другим, начал накрапывать противный мелкий дождь. Катя все шла, в голове не было ни одной мысли, только пустота и эта нестерпимая боль в груди. Спрятав котенка под толстовку, она все-таки села на пустую скамейку. Уже не стирая слезы, смотрит в одну точку, а они все текут, смешиваясь с дождем.

Та девушка сказала, что была со Стасом, и что сегодня у них свидание. Это ведь вполне может быть правдой, он уехал, не сказав, куда и зачем. И действительно, господи, какая она доверчивая и наивная дурочка, она верит, ни о чем не спрашивая, и совершенно ничего не знает об этом мужчине.

Как можно было так отдаться первому попавшемуся мужчине? Точно, он и был буквально первый встреченный в этом городе мужчина, Господи, стыдно-то как. Что бы сказал дедушка, узнай, какая она и чем занимается? Как бы она смотрела ему в глаза, будь он жив? Как же больно, безумно больно и обидно. Катю накрывала самая настоящая истерика, она кусала ладонь, закрывая себе рот, чтобы не слышать собственных криков.

Но самое страшное, она поняла, было не то, что она услышала, сидя в кустах, а то, что она сама себе стала противна. Противна за свои поступки, действия, за наивность и доверчивость. Она повела себя, как последняя шлюха, легла, позволила, разрешила. Так много позволила. Кому? Мужчине, у которого таких наивных девиц, как она, наверняка, десятки. Слушала, верила его словам, делала то, что он скажет, млела от его развратных речей и опускалась все ниже и ниже.

Толстовка промокла насквозь, девушку била дрожь, котенок в руках жалобно мяукал. Где-то рядом зазвонил телефон, Катя задержала дыхание, чтобы понять, откуда звук, дрожащими руками достала его из сумочки, на дисплее высветилось имя “Стас”.

Отложила его в сторону, глядя, как дождь поливает яркий экран. Телефон замолк, но через секунду зазвонил снова. Она не хотела отвечать, даже прикасаться к нему. Она хотела лишь одного: оказаться в их с дедом доме, чтобы он погладил ее по голове, поцеловал в лоб, улыбнулся, а утром они пошли вместе в лес по ягоды.

— Катя, возьми трубку. Катюша, пожалуйста, ответь, малышка. Возьми же трубку, маленькая.

Стас снова и снова набирал Катин номер, но слышал только длинные гудки. Он уже почти час колесил по району, высматривая в редких прохожих девушку. Шел дождь, люди под зонтами быстро перебегали залитые водой дороги, торопились домой, а Кати нигде не было видно.

Стас отсутствовал всего два часа, позвонил Краснов, просил разобраться с их базой данных, программисты не справлялись, могло полететь все. Он высадил Катю у подъезда, всю дорогу она была тихая, а он думал о работе, что-то не сходилось в цифрах, не мог понять, где ошибка, и как он мог ее допустить.

Катя тогда сидела рядом, в его кабинете, он чувствовал, как она на него смотрит, как отводит глаза, когда он поднимал голову от бумаг и компьютера. Но когда он отвлекался на нее, мысли о работе летели к чертям. Хотелось встать, отбросить все эти бумаги, выкинуть все из головы, обнять, прижать, зарыться в волосы, вдохнуть запах мяты, которым так вкусно пахла его девочка, и ни о чем не думать.

Но он работал, а сейчас кружит по району, обрывает телефон, не знает, что думать. Куда она могла деться в незнакомом городе? Что с ней могло случиться? Что могло произойти за эти несколько часов, которые он был в конторе у Краснова и его безруких программеров? Она такая доверчивая, такая добрая и наивная, кто угодно мог воспользоваться этим. И почему она не отвечает на его звонки? В голове десятки вопросов, столько же самых страшных предположений.

Стас выбежал из очередного кафе, попавшегося по пути, где он расспрашивал о Екатерине, описывая ее внешность, спрашивая о том, не заходила ли к ним эта девушка. Черт, у него даже не было ее фотографии, чтобы показать. Снова набрал ее номер, снова услышал длинные гудки. Начал быстро набирать ей сообщение, стирая с лица холодные капли дождя.

“Катя, пожалуйста, возьми трубку”

“Что с тобой? Где ты?”

“Катя, ответь!!!!!!”

— Женя, извини, что поздно, — набрав Краснова, взъерошил мокрые волосы, наблюдая, как монотонно скребут дворники по стеклу. — Катя пропала, нигде не могу найти. Оставил ее у подъезда, поехал к тебе. Вернулся, дома ее не было, и не заходила даже. Я скину тебе ее номер, пробей по геолокации, телефон новый, все функции включены, сам настраивал.

Краснов, не задавая лишних вопросов, сказал, что сделает, как будет результат — позвонит и приедет. Он не стал говорить, что у него есть Катин номер, это ни к чему. Но что девушка пропала, его самого удивило и озадачило. В любой другой ситуации он мог сказать, что незачем переживать, что девочка, наверняка, загуляла с подружками, или не с подружками, но это была Катя, а не какая-то другая девушка. Стас говорил севшим голосом, полным усталости и волнения, было слышно, как он переживает и, наверняка, не находит себе места.

Стас снова завел мотор, тронулся с места, дождь зарядил надолго и пузырился на лужах. Он проклинал все на свете, этот день и поганый вечер, то, что сорвался к Краснову и оставил Катю одну. Надо было взять ее с собой, пусть бы сидела тихо рядом, была бы на глазах. Ревность скребла сердце, он так не хотел ее кому-то показывать, там постоянно целая толпа мужиков, а если учесть, что они не могут восстановить систему, то еще больше. На его девочку будут все пялиться, один Краснов уже напрягал и накалял своими подкатами и улыбочками. Но лучше бы он напрягся там, чем сходил с ума сейчас, колеся по уже ночному городу.