Уилки Коллинз - Питер Акройд

Но главное в этой истории не столько сюжетная интрига, сколько описание жизни отверженных и обездоленных.

«Я не могу пойти с тобой, — сказала она, глядя на свою рваную шаль, — потому что у меня нет приличной одежды для прогулки. Жаль, что я не могла дать волю слезам и оплакать ее, как оплакиваю тебя; все слезы иссякли давным-давно. Не думай о том, что надо будет разжечь очаг по возвращении. Я сделаю это сама и приготовлю немного чая, чтобы согреть тебя» — так говорит одна из бедных соседок перед похоронами. А Энн Родуэй записывает в дневнике: «Кажется, что жить намного тяжелее, чем умереть». Чуть раньше она замечает: «Если бы у меня было свободное время, чтобы горевать, где бы я нашла отвагу для нового дня?» Читая этот рассказ в железнодорожном вагоне, Диккенс поразил других пассажиров тем, что внезапно расплакался. Это и вправду одно из блестящих достижений Коллинза и определенно лучший из его рассказов. Он показывает насилие, нищету и ярость, вырастающие на «жестких камнях Лондона», отважно исследует повседневные страдания бедняков. Если бы он превратил эту историю в роман, пространный и исполненный подробностей, вышел бы настоящий шедевр.

В июне 1856 года Коллинз снова отправился в морское путешествие с Эдвардом Пиготтом, они наняли яхту в Королевском обществе и направились в Шербур, где взяли груз отличного вина. Два месяца спустя Коллинз снова был во Франции, на этот раз вместе с Чарлзом Диккенсом. Он принял приглашение остановиться с семьей Диккенса на вилле де Мулино, они намеревались работать вдвоем над пьесой, идею которой предложил Коллинз. Она называлась «Застывшие глубины» и определялась авторами как романтическая драма в трех актах. Коллинз сочинял диалоги, а Диккенс редактировал их с учетом своего более обширного театрального опыта. Они планировали провести за этой работой по меньшей мере два месяца, но внезапная вспышка холеры в Булони вынудила их быстро собраться и поспешить в Англию в конце августа. Однако они успели сделать немало, так что Диккенс по возвращении домой сразу стал посылать инструкции по изготовлению декораций.

Коллинз приехал уже в новый дом. Его мать сняла жилье на Харли-плейс, рядом с Верхней Харли-стрит, по соседству с Нью-роуд (сейчас Мэрилебоун-роуд), не так уж далеко от прежнего их дома на Ганновер-террас. Судя по всему, Кэролайн Грейвз с дочерью остались на Хоулэнд-стрит.

Совместная работа Диккенса и Коллинза над пьесой «Застывшие глубины» стала началом периода их наиболее тесного и интенсивного сотрудничества. Диккенса взволновал и поразил «Дневник Энн Родуэй», и в начале осени того же года он предложил Коллинзу место штатного сотрудника в Household Words за пять гиней в неделю. «Он очень инициативен, — сообщал Диккенс своему партнеру по издательскому делу У. X. Уиллзу, — и с замечательной быстротой принимает мои замечания. Кроме того, он трудолюбив и надежен, так что полагаю, что нам стоит потратить на него дополнительные двадцать фунтов в год». За эту зарплату Коллинз в качестве штатного сотрудника отказывался от гонораров. Диккенс был уверен, что молодой романист, «пробивающийся к успеху», усилит свои позиции за счет связи с периодическим изданием.

Сам Коллинз не был в этом так уж уверен. Регулярная обязанность писать анонимные статьи и короткие рассказы под псевдонимом Неподражаемый — особенно при условии, что на каждой странице журнала теперь стояла строка «выпускает Чарлз Диккенс», — была не таким преимуществом, как казалось Диккенсу. Читатели могли принять сочинения Уилки за тексты, вышедшие из-под пера более знаменитого автора. Диккенс поспешно ответил Уиллзу, что «такая путаница с авторством… будет для него скорее услугой, чем потерей. Я это ясно вижу». Однако Коллинз протестовал. Он согласился поступить в штат журнала лишь при условии, что там будет выходить по частям его следующий роман — и, конечно, под его собственным именем. Это был замечательный договор, демонстрирующий отличные способности Коллинза в области ведения практических дел. Диккенс сомневался, что роман Коллинза повысит уровень продаж журнала, но дал Уиллзу указание принять требования Коллинза. Однако у него оставались некоторые опасения насчет младшего партнера. Как-то раз он сказал Уиллзу, что Коллинз порой проявляет «ненужную оскорбительность в отношении среднего класса».

Вскоре Коллинз приступил к работе в Household Words совместно с Диккенсом и другими столпами литературы над созданием коллективного рождественского выпуска. «Крушение “Золотой Мэри” Коллинза, история о кораблекрушении, была заключительным рассказом этого номера. «Я капитан “Золотой Мэри”, - сказал Диккенс одному из друзей, — а мистер Коллинз мой помощник». В это же время Коллинз трудился над «Застывшими глубинами», еще одной историей эмоционального и физического страдания. Он советовался с Диккенсом на всех этапах построения композиции. Он приехал в Гэдсхилл-плейс, загородный дом Диккенса в Кенте, через считаные дни после его приобретения.

При энергичном поощрении со стороны Диккенса основная драматическая нагрузка в пьесе ложилась на Ричарда Уордура — персонажа, которого страстно играл сам Диккенс, стремясь передать его свирепую натуру. Уордур — ревнивый соперник положительного героя Фрэнка Олдерсли в любовной истории, и они случайно оказываются в одной полярной экспедиции, он борется с убийственными порывами в своей душе и одолевает их в высшем акте самоотречения, жертвуя собой. В кульминационной сцене Уордур спасает соперника (его играл Коллинз) из застывших глубин океана. Оба писателя отрастили бороды, чтобы больше походить на полярных исследователей, и Коллинз так привязался к этому образу, что сохранил бороду на всю оставшуюся жизнь.

Диккенс вживался в роль. Он предпринимал долгие прогулки, декламируя свой текст. «Преодолейте сегодня двадцать миль и передайте слова Ричарда, пусть ужаснутся Финчли, Нисден, Уиллесден и все прочие края», — говорил он Коллинзу, который, без сомнения, обладал менее вулканическим темпераментом и отлично подходил на роль спокойного, хотя тоже вполне героического персонажа.

Классная комната в Тэвисток-хаусе снова стала местом действия, плотники и маляры трудились наравне с актерами и музыкантами. Все это напоминало хаос или стало бы хаосом, если бы не чувствовалась повсюду твердая рука хозяина дома. Костюмированная репетиция состоялась 5 января 1857 года, за ней последовали четыре представления на публику. Конечно, Диккенс был в раскаленном и почти невменяемом состоянии. Коллинз был поражен им. «Это ужасно!» — бормотал он, падая в объятия Диккенса в финальной сцене. После чего тот произносил заключительные слова: «Вы вспомните меня добрыми словами ради Фрэнка? Бедный Фрэнк! Почему он прячет лицо? Он плачет? Ближе, Клара, я хочу в последний раз взглянуть на вас. Сестра моя, Клара! Поцелуйте меня, сестра, поцелуйте меня прежде, чем я умру!» Публика и другие актеры заливались слезами вместе с Диккенсом.

Несколько месяцев спустя королева Виктория согласилась посетить частное представление пьесы в Галерее иллюстраций в присутствии других членов королевской семьи. В газетном отчете сообщалось, что «принц Альберт горько плакал, а королева и король Леопольд рыдали молча». После этого Виктория послала с конюхом записку, что «Её Величество особо желает выразить свое высочайшее одобрение мистеру Уилки Коллинзу». Это единственный в жизни Коллинза знак королевского внимания. Ганс Христиан Андерсен также был на этом спектакле, после чего его пригласили в Гэдсхилл-хаус вместе с Коллинзом и другими гостями.