Петр Лещенко. Исповедь от первого лица - Петр Лещенко
Шрифт:
Интервал:
В моих бумагах лежит конверт с письмом моему сыну Игорю. Никто не знает своего конца. Может случиться так, что я не доживу до его совершеннолетия. Тогда он прочтет то, что я хочу ему сказать, в письме. К сожалению, я лишен возможности общаться с ним. Но я не хочу, чтобы он жил с неверным представлением о том, что произошло между его родителями.
Но вернемся в Бухарест. Мы приехали и сразу же устроились в «Театрул ностру». Не в тот, что был во время войны, а в другой. «Театрул ностру» в переводе с румынского означает «Наш театр». Это очень популярное название. Стоит только закрыться одному «Театрулу ностру», как тотчас же открывается другой под таким названием.
Мне было очень приятно вернуться в Бухарест после столь долгого отсутствия. Именно тогда я ощутил внутреннюю связь с этим городом. Кишинев был и остается для меня родным, городом, в котором прошло мое детство, но и Бухарест тоже стал родным, уж очень многое в моей жизни с ним связано. Здесь я был своим, здесь мне было хорошо. Я уже забыл о мотивах, побудивших меня когда-то уехать в Париж, и искренне удивлялся, зачем мне это было нужно? Должен признать, что я сильно проиграл, отсутствуя в Бухаресте с 1925 по 1928 год. На эти годы пришелся своеобразный румынский Ренессанс, сопровождавшийся расцветом всех искусств. То и дело появлялись и становились известными новые имена, открывались новые заведения. Люди, окончательно забывшие про ужасы мировой войны, хотели веселиться и развлекаться. «Задним умом всяк крепок, — думал я. — Но ведь в 1925-м ничто не предвещало расцвета…» Скорее всего, предвещало, были какие-то признаки, но я, увлеченный мечтами о Париже, их не замечал. А то мог бы прославиться лет на семь раньше.
Делами в «Театрул ностру» заправлял некто Брашовяну, человек хитрый и подлый. Все, кто платит, норовит заплатить поменьше, а все, кто получает, хотят получить побольше — это закон. Существует множество уловок для того, чтобы обвести артистов вокруг пальца, вынудить их согласиться на плохие условия. Брашовяну использовал наиболее подлый способ. Условия в контракте прописывались привлекательные, но штрафы тоже были высокими. Я, будучи человеком ответственным и не подверженным пьянству, до поступления в «Театрул ностру» не обращал большого внимания на штрафы. Меня они не касались. Я не из тех, кого штрафуют. Единственный раз в жизни я сорвал выступление. Это было в Салониках. Формально я был виноват, но на самом деле меня вынудили так поступить.
Подписывая контракт с Брашовяну, мы не понимали, что кладем головы в пасть тигру. При мельчайшей возможности Брашовяну выставлял штраф. Если попытаться возмутиться или объяснять ему, что он поступает неправильно, тут же следовал еще один штраф, за пререкания с дирекцией и невыполнение ее требований. Следом за Брашовяну ходил его ассистент, плюгавый человечек по фамилии Пыслару. Он держал в руках тетрадь, в которую записывал штрафы. Приведу два примера того, как были оштрафованы я и Зиночка, чтобы дать представление о штрафах в «Театрул ностру».
Однажды во время моего выступления на гитаре лопнула струна. Знать, когда лопнет струна, это все равно что знать, когда умрет человек. Я настраивал гитару перед каждым выступлением и, конечно же, пробовал на прочность каждую из струн. Резко и сильно ударял по ним несколько раз. Но тем не менее иногда струны лопались во время выступлений. Публика этого не замечала, поскольку, будучи опытным гитаристом, я без особых проблем завершал свое выступление. Допою песню без одной струны и беру запасную гитару, которая всегда была наготове. Никто никогда не заикался о штрафе по этому поводу. А вот Брашовяну оштрафовал меня за небрежность и еще за то, что я принялся с ним спорить. Разозлил он меня так, что мне хотелось разбить гитару о его лысую голову, похожую на бильярдный шар.
Зиночку в первый раз он оштрафовал за то, что она явилась в театр за двадцать минут до выступления. Согласно правилам, артисты должны были являться за полчаса. Правило это, как и большинство правил Брашовяну, было дурацким. Умный человек прописал бы, что артист должен быть полностью готов к выступлению за пять минут до его начала. Это было бы правильно. Но зачем приходить за полчаса? У каждого свои привычки. Быстрая Зиночка переодевалась и гримировалась в пять минут. Зачем ей являться за полчаса и слоняться без дела? Она не опоздала на выступление и не могла на него опоздать. Но подлый Брашовяну выставил ей два штрафа — за нарушение правил и за спор с ним. И таких вот штрафов было много. Раз в неделю, а то и два, нас штрафовали.
Получив плату за первый месяц, мы с Зиночкой увидели, что благодаря штрафам она сократилась ровно наполовину. Конечно же, мы были недовольны и начали подыскивать себе другое место. Но тут на нас обрушились одно за другим два несчастья.
Сначала, в декабре 1928 года, пришла телеграмма от отчима, в которой говорилось о тяжелой болезни мамы. Я помчался в Кишинев. Зиночка поехала со мной, поскольку не хотела оставлять меня в такой час. Брашовяну нехотя отпустил нас. В Кишиневе мы пробыли неделю. Мама скоро пошла на поправку. У нее случился сердечный приступ, но, на счастье, не очень серьезный. Зиночка познакомилась с моими родными. Все, кроме отчима, произвели на нее хорошее впечатление. С отчимом же она держалась немного натянуто, потому что он сразу же взял в общении с ней неверный тон. Начал разговаривать свысока, на правах старшего родственника, а такое мало кому нравится.
Дела у отчима шли плохо. Его заработок едва позволял сводить концы с концами семье из четырех человек (в 1917 году родилась моя сестра Валя, а в 1920-м — Катя). Я оставил маме некоторую сумму денег, пожурил ее за то, что в письмах она не была откровенна со мной, и пообещал ежемесячно высылать сколько смогу.
Я радовался тому, что Зиночка сразу же подружилась с моими сестрами. Она держалась с ними запросто, словно подруга. Много рассказывала им о наших выступлениях. У сестер от восторга горели глазенки. Я уже тогда понял, что они станут актрисами, и не ошибся. Так оно и вышло, причем обучала их актерскому мастерству Зиночка, имевшая педагогические способности. У меня же таких способностей нет. Я с детства хорошо умею играть на гитаре, но обучать кого-то этому делу не могу, не хватает терпения. Пробовал несколько раз, на фронте и в госпитале. Люди просили: «Научи!», я учил, но очень скоро выходил из себя, сердясь на моих учеников, которые не могли с одной-двух попыток сыграть так, как я показывал. А Зиночка может уделить несколько дней отработке одного-единственного движения, но зато оно будет усвоено так, что и во сне станцуешь правильно.
Я снова заговорил о переезде моих родных в Бухарест. Я готов был устроить этот переезд безотлагательно, но отчим сказал, что ему нужно время на то, чтобы закончить дела в Кишиневе и договориться о работе в Бухаресте. Переезд был отложен.
Вернувшись в Бухарест, я узнал, что за время нашего отсутствия Брашовяну перекроил театральную программу самым невыгодным для нас образом. Он уменьшил количество наших выступлений, а оставшиеся расставил очень неудобно. На мой вопрос он ответил: «А чего, собственно, вы ожидали? Вас не было неделю, и мне пришлось затыкать «дыры» в программе!» Дело было не в том, что ему пришлось затыкать «дыры». В жизни случается всякое. Порой актеры вынужденно пропускают выступления по болезни или иной уважительной причине. На это время их замещают другие, но, когда актер возвращается к работе, восстанавливается статус-кво. Мы же по возвращении были поставлены в худшие условия. Поскольку впереди было Рождество, когда поиски работы невозможны, я решил смолчать, и мы продолжили выступать в «Театрул ностру». Лучше хоть какая-то работа, чем никакой. Но в январе мы собирались уйти от Брашовяну. Непременно. Мы могли сделать это без выплаты неустойки, поскольку Брашовяну по своей воле ухудшил наши условия. По сути, это означало прекращение действия нашего контракта.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!