Чаща - Харлан Кобен

— Поднялся.

— Разве он не стоял рядом с вами, когда вас схватил мистер Дженретт?

— Стоял.

— А потом?

— Не знаю. В комнату он не вошел. Просто позволил закрыть дверь.

— Вы его еще увидели?

— Только позже.

Я глубоко вдохнул и бросился в омут. Спросил Шамик, что произошло потом. Короткими вопросами провел ее через изнасилование. Вопросов хватало, мне хотелось, чтобы присяжные получили как можно больше информации. Я понимал: им совершенно не хочется это слушать, но гнул свое. Стремился, чтобы Шамик не упустила ни единой подробности, рассказала, кто что делал и что говорил.

Конечно же, у присяжных глаза лезли на лоб.

Когда мы закончили непосредственно с изнасилованием, я выдержал короткую паузу и перешел к самому скользкому моменту.

— В вашем заявлении вы указали, что насильники использовали имена Кэл и Джим.

— Протестую, ваша честь.

Флер Хиккори вмешался в первый раз. Таким спокойным, ровным голосом, который нельзя не услышать.

— Она не указывала, что они использовали имена Кэл и Джим. И в заявлении, и в первоначальных свидетельских показаниях четко прописано, что их звали Кэл и Джим.

— Я перефразирую вопрос, — сказал я с раздражением, чтобы присяжные оценили мелочность придирок защиты. — Кто из них Кэл, а кто — Джим?

Шамик идентифицировала Барри Маранца как Кэла, а Эдуарда Дженретта — как Джима.

— Они представились вам? — спросил я.

— Нет.

— Как же вы узнали их имена?

— Они пользовались ими в разговоре друг с другом.

— Если исходить из ваших показаний, мистер Маранц в какой-то момент сказал: «Наклони ее, Джим». Именно так?

— Да.

— Вам известно, что ни одного из подсудимых не зовут ни Кэл, ни Джим?

— Я знаю это.

— Можете вы это объяснить?

— Нет. Я просто пересказала вам, что они говорили.

Никакой заминки, никаких уверток — хороший, прямой ответ. И я закрыл тему.

— Что произошло после того, как они вас изнасиловали?

— Они потащили меня мыться.

— Как?

— Затолкали меня в душ. Намылили. Еще там был шланг. Они заставили меня подмыться.

— Что потом?

— Забрали мою одежду. Сказали, что сожгут ее. Дали мне футболку и шорты.

— А потом?

— Джерри отвел меня на автобусную остановку.

— Мистер Флинн говорил что-нибудь, пока вы шли туда?

— Нет.

— Не произнес ни слова?

— Ни единого.

— А вы ему что-нибудь сказали?

— Нет.

Вновь я изобразил удивление:

— Не сказали, что вас изнасиловали?

Она впервые улыбнулась:

— Как будто он и без меня этого не знал!

Я выдержал паузу и снова сменил тему:

— Вы наняли адвоката, Шамик?

— В каком-то смысле.

— Что значит — в каком-то смысле?

— Я его не нанимала. Он сам меня нашел.

— Как его зовут?

— Хорас Фоули. Он одевается не так хорошо, как сидящий здесь мистер Хиккори.

Флер улыбнулся, словно услышал комплимент.

— Вы возбудили дело против подсудимых?

— Да.

— Почему вы это сделали?

— Чтобы заставить их заплатить.

— Разве не для этого мы здесь? — спросил я. — Разве не ищем возможность наказать их?

— Да. Но еще я подала иск насчет денег.

Я изобразил недоумение:

— Но защита собирается доказывать, что вы выдвинули обвинение в изнасиловании, чтобы получить деньги. Адвокаты собираются заявить, что ваш иск доказывает вашу заинтересованность в получении денег.

— Деньги меня интересуют, — ответила Шамик. — Разве я утверждала обратное?

Я ждал.

— А вы с безразличием относитесь к деньгам, мистер Коупленд?

— Нет.

— И что?

— А то, что защита собирается заявить, будто стремление получить деньги заставляет вас лгать.

— Тут уж ничего не поделаешь. Видите ли, я бы солгала, если б сказала, что деньги меня не интересуют. — Она посмотрела на присяжных. — Если бы я сидела здесь и говорила, что деньги для меня ничего не значат, вы бы мне поверили? Разумеется, нет. И вы бы мне не поверили, скажи я, что деньги меня не интересуют. Они интересовали меня до того, как эти двое меня изнасиловали. Интересуют и теперь. Я не лгу. Эти парни меня изнасиловали. Я хочу, чтобы за это они сели в тюрьму. А если я еще смогу получить от них какие-то деньги, почему нет? Я найду, на что их потратить.

Я вернулся за свой столик. Искренность, неподдельную искренность, ни с чем не спутать!

— У обвинения вопросов больше нет.

Судья объявил перерыв на ленч.

За ленчем я обычно обсуждаю дальнейшую стратегию с подчиненными, но в этот день желания что-либо обсуждать не возникало. Хотелось побыть одному, прокрутить в голове прямой допрос, уяснить для себя, что я упустил, предугадать, что собирается предпринять Флер.

Я заказал чизбургер и пиво у официантки, которая вполне могла бы сняться в рекламном ролике о смене профессии. Она называла меня цыпонькой. Мне нравится, когда официантки называют меня цыпонькой.

Суд — это, по сути, спектакль. Два актера пытаются завладеть вниманием слушателей-присяжных. Ты должен представить своего героя реальным человеком. Реальность более важна, чем незапятнанность. Адвокаты про это забывают. Они думают, что главное — представить своих клиентов белыми и пушистыми. Хотя они и не такие. Я же никогда не следую их примеру. Люди довольно хорошо разбираются в характере себе подобных. И они скорее поверят тебе, если ты выставляешь напоказ недостатки, а не достоинства. По крайней мере когда ты прокурор. А защитник пытается посильнее замутить воду. Как и указывал Флер Хиккори, главное для защиты — разумные основания для сомнения. Это сильный козырь. У меня задача другая — мне нужна чистая вода.

Вернулась официантка.

— Держи, цыпонька. — И поставила передо мной бургер. Я посмотрел на него. Такой жирный, что захотелось заказать и таблетку мезима. Но я все же взялся за него обеими руками и почувствовал, как пальцы утопают в булочке.

— Мистер Коупленд?

Я не узнал молодого человека, который появился передо мной.