Скопин-Шуйский - Наталия Петрова

Когда царю Борису донесли о появлении «царевича», его и прежде неуемная подозрительность усилилась до болезненности. «Борис с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу», — записал современник. Он и раньше стремился свои неудачи объяснять «происками бояр», и явление самозванца сразу объявил делом их рук. Однако кем бы ни был «спасшийся» царевич, с опасностью необходимо было бороться, и царь издал указ о сборе войска.

Войско того времени состояло из пехоты, конницы, артиллерии (или, как тогда говорили, «наряда») и вспомогательных отрядов. Пехоту составляли стрельцы, даточные люди — их собирали в основном с монастырских и церковных земель, — служащие в городах казаки и, в случае необходимости, боевые холопы дворян.

В коннице главную роль играло дворянское ополчение, нанятые на службу иноземцы, конные даточные люди, стрельцы и казаки. Дворянское ополчение, составлявшее основу армии, собиралось, как и всякое другое ополчение, при возникновении военной опасности, поскольку в то время государству было еще не под силу содержать постоянную регулярную армию. Однако некоторые ее элементы — в виде стрелецкого войска — появились в России после реформы середины XVI века. Что же касается ополчения, то каждый дворянин, являвшийся на службу по приказу царя, должен быть при коне, вооружен и в сопровождении боевых холопов, на запасных лошадях были навьючены тюки с продовольствием.

Еще в середине XVI века Иван IV провел военную реформу, по которой владельцы поместий и вотчин должны были поставлять в армию с каждых ста четвертей принадлежащей им «доброй», то есть хорошей по качеству, земли, по одному конному и вооруженному воину. С первых двухсот четвертей владелец земли выезжал на службу сам и выставлял одного человека, затем с каждой сотни — по одному человеку. Тем, кто не являлся на службу — их называли «нетчиками», — грозили конфискация поместий и даже смертная казнь. После длительной Ливонской войны и голода первых лет XVII столетия разорившееся служилое сословие не могло поставить такого количества боевых холопов, как раньше. Поэтому Соборный приговор 1604 года пересмотрел старые нормы службы: теперь в поход выставляли одного человека не со ста, а с двухсот четвертей земли[90].

Выросло за эти годы и число не явившихся на службу. «Роспись» войска, собранного в 1604 году, пестрит такими объяснениями отсутствия воинов: «взят в полон», «убит», «ранен», «постригся». Но то все причины уважительные, если же дворяне не являлись на службу без объяснений, их ожидал царский гнев. «…Князей и бояр и всех, кто обязан был идти на войну, но оставался еще дома, он приказал за приставами гнать из их имений в стан; у некоторых непокорных он велел отнять поместья, некоторых бросить в тюрьмы, а некоторых, по его приказу, так выпороли плетьми, что кожа у них на спине до того полопалась, что на ней не видно было живого места, — писал очевидец событий. — …Почувствовав такую суровость, никто из тех, кому надлежало быть в стане, не захотел, чтобы его схватили дома…»[91] Применение столь суровых мер объясняется тем, что ехать в войско никто не торопился, поэтому собрать его удалось лишь к середине ноября.

В сентябре 1604 года самозванец с небольшими силами приблизился к московским рубежам. На правом берегу Десны находились пограничные города Чернигов, Новгород-Северский, Моравск. В случае их захвата перед самозванцем открывалось несколько дорог, по которым можно было идти в центр страны: одна проходила от Новгорода-Северского на Брянск и Калугу; другая, именуемая «посольской», шла от Путивля на Рыльск, Кромы, Орел, Мценск и дальше также на Калугу или Тулу. Была еще и так называемая Крымская дорога, по которой ходили на русские земли крымские татары: от пограничного Царева-Борисова, основанного Годуновым на берегу Северского Донца, далее к Белгороду, Ельцу и Веневу.

Многие города по мере продвижения самозванца от границы вглубь страны переходили на его сторону; он еще и не начал свой поход, как ему присягнули жители Моравска, вскоре к ним присоединились черниговцы. В течение октября Лжедмитрию сдались Путивль, Рыльск, Курск, Кромы; к ужасу Годунова, вслед за ними последовали Белгород, Царев-Борисов и другие опорные пограничные крепости. Лагерь самозванца в Кромах пополнялся каждый день перебежчиками из царского войска. Конрад Буссов, немец на службе у Бориса Годунова, написал о царском войске: «Стояли они там около трех месяцев, расстреляли много пороха и свинца и ничего не добились, ибо слишком много у них было измены, и она с каждым днем усиливалась»[92]. Дело дошло до того, что посланный самозванцем обоз с продовольствием — сотни саней — и отряд в 500 казаков, их сопровождавший, беспрепятственно и совершенно безнаказанно прошли мимо царских войск, пока наконец кто-то не обратил на них внимание. Нежелание царского войска сражаться с отрядами самозванца замечали многие наемники на службе Годунова. По словам опытного в военном деле Ж. Маржерета, воеводы преследовали противника «так медленно, что можно было подумать, что они не хотят встретиться». Царь был потрясен захлестнувшей войско волной измены.

Почти во всех городах измена начиналась с мятежа казаков, стрельцов и служилых людей. Восставшие захватывали воевод и тащили их к «Дмитрию Ивановичу» — кого за бороду на веревке, как, например, воеводу Путивля окольничего М. М. Салтыкова, или связанным, как воеводу Рыльска Г. Б. Рощу-Долгорукого и его помощника голову Я. Змеева. Кстати, спустя короткое время двое последних снова были посланы в Рыльск, теперь уже воеводами Дмитрия. Опасаясь казни за измену, они обороняли город от верных Годунову войск насмерть, за что были впоследствии пожалованы и награждены самозванцем, а вот Салтыков ничего от него не получил — отказался присягать и пребывал пленником.

Воеводой Чернигова был двоюродный дядя Михаила Скопина — Иван Андреевич Татев. Он руководил обороной города до тех пор, пока не взбунтовались городские посады. Автор «Нового летописца» так описывает развернувшиеся в городе события: «…и приидоша ж вси ратные люди, и его (Татева. — Н. П.) поимаше, и сами здалися к ростриге». Вместе с Татевым захватили и других воевод — одних ранили, других отправили в тюрьму. Когда самозванец приказал привести пленных воевод к кресту, дворянин Н. С. Воронцов-Вельяминов отказался наотрез и был здесь же, на месте, убит. После такого показательного правосудия остальные воеводы уже не сопротивлялись.

В ставку самозванца в Путивле привели из Белгорода пленного воеводу князя Бориса Михайловича Лыкова, из Царева-Борисова — родного дядю Скопина, воеводу князя Бориса Петровича Татева[93]. Вскоре Годунова ждал еще один удар: отправленные им для укрепления гарнизона в Царев-Борисов 500 московских стрельцов перешли на сторону самозванца.

А что Скопин, воевал ли он с самозванцем? В «Росписи» войска, отправленного против самозванца в 1604 году, упоминаются воины, собранные с земель Михаила Скопина — со всех имевшихся у него поместий и вотчин: «Князя Михаила княж Васильева сына Скопина Шуйского 56 человек конных»[94]. Заметим, число немалое, требовавшее больших средств. Тем более что воины должны были являться не только «конны», но и «оружны», с припасами для себя и лошадей. Для сравнения: дядя Скопина Иван Иванович Шуйский выставил 12 человек конных, Иван Васильевич Голицын — девять человек. Больше Скопина — 60 человек — смог отправить в войско только один человек — князь Федор Иванович Шереметев.