Азартная игра - Феликс Фрэнсис

Он все еще мялся, видимо не зная, с чего начать.

– Это относится к вашим инвестициям? – спросил я.

Снова молчание.

– Вам не понравилось нечто, что Грегори попросил вас сделать?

Он рассеянно съел несколько креветок, задумчиво хмуря брови.

– Он мог и ошибаться, – выдавил Робертс наконец.

– Кто мог ошибаться? Грегори Блэк?

Мистер Робертс поднял на меня глаза.

– Нет, – ответил он. – Мой племянник. Бенджамин.

Я уже совсем ничего не понимал.

– И в чем же ошибался ваш племянник?

– Он посетил этот участок и рассказал мне, что там нет ни домов, ни завода, что никакие строительные работы там не ведутся. Вообще-то, он назвал это огромной свалкой с горами гниющих отходов, загрязняющих среду тяжелыми металлами и какими-то вонючими лужами. И чиновник из местных недвусмысленно дал понять, что удалить эти ядовитые отходы обойдется дороже, нежели стоимость самого этого участка.

– Прошу прощения, но при чем тут Грегори Блэк? – спросил я.

– Он посоветовал мне инвестировать в этот проект.

– Какой проект?

– Болгарский проект, – ответил он. – Дома, магазины и новый завод по производству энергосберегающих электроламп.

Я смутно помнил, как обсуждался этот проект несколько лет тому назад в кабинете у Патрика во время одного из еженедельных совещаний. И тогда, если не ошибаюсь, его отвергли как слишком рискованную инвестицию, чтоб рекомендовать нашим клиентам. Но это еще вовсе не означало, что Грегори считал его таковым. Имена Патрика и Грегори значились в названии нашей фирмы, но каждый из них ценил свою независимость, даже друг от друга.

– А вы уверены, что ваш племянник посетил то самое место?

– Он так говорит. Говорит, что не ошибся. Участок, на котором должны были появиться сотни новых жилых домов и магазинов, есть не что иное, как огромная свалка промышленных отходов. Одно время даже шли разговоры, что его использовали для захоронения ядерных отходов, еще при Советском Союзе.

– И сколько же вы вложили в это предприятие? – спросил я.

– Не так уж и много, – ответил он. – В целом семейный трастовый фонд инвестировал в этот проект около пяти миллионов. Фабрику решили назвать Электроламповым заводом имени Бэлскота, в честь отца. Я видел чертежи, фотографии, макеты, документацию. Проект должен был стать грандиозным социальным экспериментом в деле развития одного из самых отсталых регионов Евросоюза. В него было вложено немало денег от Евросоюза.

Может, для Джолиона Робертса и его семейного трастового фонда сумма в пять миллионов и не являлась столь уж значительной, но для большинства людей – это целое состояние.

– И на этих фотографиях были показаны новые дома и сам завод?

– Да. Кроме того, эти дома были в стадии возведения, – ответил он. – И показывал мне их Грегори Блэк. Но чему я должен верить, тем фото или снимкам, которые сделал мой племянник?

– Тут должно быть какое-то очень простое объяснение, – сказал я. – Почему бы вам не пойти и не спросить Грегори напрямую? Уверен, он инвестировал ваши деньги самым выгодным образом.

– Я уже обращался к нему, и он сказал, что все это глупости, заверил, что завод строится. Но Бенджамин стоит на своем. Говорит, что никакого Электролампового завода имени Бэлскота в Болгарии не существует.

– Так чего же вы от меня хотите? – спросил я.

– Узнать правду.

– Но почему именно я? Если вы решили, что тут пахнет крупным мошенничеством, надо обращаться в полицию или в финансовые регулирующие органы.

С минуту он сидел и молча смотрел на меня.

– Потому что я вам доверяю, – ответил он.

– Но вы же меня почти не знаете.

– Знаю гораздо лучше, чем вы себе представляете. – Он улыбнулся. – Наблюдал за каждым вашим шагом в карьере с того момента, как вы победили в скачках на лошади моего кузена. Я, знаете ли, всегда гордился тем, что могу отличить плохих парней от хороших. Поэтому так и беспокоит меня этот проект. Ведь это именно я убедил своего брата, виконта Шеннингтона, что семейный фонд должен инвестировать средства во что-нибудь стоящее. И мне непременно нужно знать, что там происходит.

– Видите ли, сэр, – начал я. – В мои обязанности входит сообщать начальству о тех случаях, где выявляется мошенничество, даже искажения в репрезентации того или иного проекта с инвестициями.

– М-м… понимаю, – протянул он, поглаживая подбородок. – Нам с братом меньше всего хотелось бы, чтоб доброе имя Робертсов трепали в судебных инстанциях. Сам он склоняется к тому, что следует просто вывести инвестиции из проекта, не объясняя ничего. Однако… – Тут он снова умолк.

– Вы чувствуете свою ответственность? – предположил я.

– Вот именно, – кивнул он. – Но я бы предпочел, чтоб вы хранили молчание. Если это действительно мошенничество, то, честно говоря, не хотел бы, чтобы люди узнали, какую глупость я допустил.

– В особенности ваш брат.

Он заглянул прямо мне в глаза и улыбнулся.

– Вижу, на вас можно положиться. Вы еще и умны.

– Но мне придется переговорить об этом с Грегори, – сказал я.

– А нельзя ли выяснить все, никому пока ничего не говоря? Уверен, что вы с вашим острым нюхом на доброкачественные инвестиции сразу сможете отличить протухшее яйцо от нормального.

Я рассмеялся.

– Думаю, вы преувеличиваете. Нюх у меня вовсе не такой острый.

– Просто уверен, что это так, – сказал Джолион Робертс. – У меня есть друг, он рассказывал, какие деньги вы помогли заработать на инвестициях в театры и фильмы.

– Просто повезло, – скромно заметил я.

– Да, – улыбнулся он. – Повезло, как в свое время Арнольду Палмеру.

Я недоуменно уставился на него.

– Вы еще слишком молоды, – с улыбкой заметил Робертс. – Арнольд Палмер – это гольфист.

– И что же? – спросил я.

– Когда однажды репортер спросил, почему ему так везет в гольфе, он ответил: «Занятная получается штука. Чем больше я тренируюсь, тем чаще везет».

Но мое везение, похоже, подходило к концу.

Верный своему обещанию, старший инспектор Томлинсон в четверг прислал за мной машину и ровно в восемь утра, когда мы подъехали к дому Геба Ковака, уже поджидал меня там, на квартире.

– О, доброе утро, мистер Фокстон, – сказал он, открывая входную дверь и протягивая мне руку. – Ну, как сегодня ваш пальчик?

– Замечательно, – вполне искренне ответил я. – Совсем не болит.

Я совсем забыл, что надо прихрамывать.