Господи, сделай так... - Наум Ним

Много позже я узнал, как именно Серегин отец помог сельчанам пережить то время поголовных реквизиций домашней животины, которыми властные мудрецы додумались догнать и перегнать Америку. С его подачи в Москву был отправлен победный рапорт, в котором указывалось, что местная партийная организация не только собрала у населения столько-то голов-головёнков крупного скота и прочей живности, но и в целях сохранения и приумножения живого веса скотины назначила буквально каждой животине личных шефов, которые обязаны эту животину холить и оберегать. Так одной только бумагой и отделались, даже и не думая сгонять скотину с личных подворий на колхозную губительную бескормицу, — только дотошно пересчитали все народные богатства, приписывая каждому двору процентов на пятьдесят того, чего не было и в помине. На этой придумке все и выживали, пока в Кремле не заменили перегонки с Америкой с мясо-молочных на ракетно-космические…

К друзьям я присоединился, когда первый лук уже опробовали. Лук — дело нехитрое. Согнул орешину, связал концы бечевкой, выстругал стрелу — и готово. Но концы орешины разные по толщине, и из этого скособоченного оружия никакой Тель ничего бы не настрелял.

— Надо достигнуть точности боя, — раздумчиво заключил Серега.

Нам очень понравилось, как он сказал. Это было так научно и серьезно — как в жизни, и поэтому мы сразу согласились. Оставалось понять, как этого достигнуть.

Степан Сергеич, довольный тем, что отбившийся от рук сын обратился к нему за помощью, и не обращая внимания на протесты жены (“Вот вышибет кому-нибудь глаз — будешь отвечать”), растолковал Сереге, как и что, а он назавтра все объяснил нам.

Надо было две примерно одинаковые орешины аккуратно скрепить толстыми концами, а тетивой потом стянуть тонкие концы. И тетиву делать не из бечевки, а из сплетенных и надраенных воском шелковых ниток, которые Серега принес с собой. Хорошо бы еще и орешины предварительно высушить, но на это у нас не было времени.

Мы перепортили немало ореховых прутьев, но за два дня соорудили настоящий боевой лук с нас ростом. Не лук, а загляденье. Стрелу тоже выстругали не спеша и на совесть — с заостренным патронным наконечником.

В первом же пробном выстреле эта чудо-стрела просвистела мимо мишени, прибитой на щелястый забор, точненько в оградную щель, вжикнула вдоль улицы и насквозь пробила ведро с водой, что колыхалось на коромысле у одной из дальних Мишкиных соседок, которая остановилась поточить лясы с другой. Соседки сначала ойкнули, а потом заголосили…

— Добре сробили, — похвалил дядя Саша лук и с удовольствием его конфисковал…

Второй лук ему еще больше понравился, хотя мы из него даже стрельнуть не успели: участковый держал нас на строгом пригляде.

— Запаримся луки для него делать, — сказал Серега. — Делаем два дня — изымает вмиг, никакого расчета.

Мечта рушилась на глазах.

— Можно заменить лук на рогатку, — нерешительно предложил Мешок.

Рогатку, конечно, проще спрятать от дяди Саши, но для артистических представлений, к которым мы готовились, никакого сравнения с луком — совсем не тот эффект.

— Тогда надо очень классную рогатку, — предположил Серега. — Красивую.

Рогатки у всех нас где-нибудь валялись, потому что — как же без рогатки? Только, при всей простоте изготовления, были они, прямо сказать, неказистые. Рогатину еще можно выстругать покрасивее, но с резиной — беда. Камеры от довольно редких еще мячей и тем более камеры от велосипедных шин заклеивались и переклеивались до последней возможности, и если уж становились совсем негодными для починки, то мудрено было откроить с них резину и на рогатку.

Мешок достал из-под стрехи свою, но мы ее согласно забраковали.

Я знал одну ну просто сказочную рогатку. Резина на ней не с какой-то камеры, а неведомо откуда — красная, крепкая, в растяге на всю длину руки и даже больше. Богатство это принадлежало совсем взрослому пацану.

Весь вечер я уговаривал Толяна сменять рогатку, но он, убедившись, что у меня ничего стоящего нету, гнал меня прочь, чтобы я не зудел и не приставал банным листом. Потом я удумал. Я знал, где у моего деда хранится целый горлач с красивыми монетами, на которых рабочий лупит молотом по наковальне. На монетах был написан давний-предавний 1927 год и еще написано 50 копеек, но в магазинах эти пятьдесят копеек не принимали даже за десять, так что монеты можно было только разглядывать или играть ими в расшибалочку, потому что эти пятьдесят копеек по размеру были с медаль.

Я обменял горлач на волшебную рогатку и клятвенно пообещал себе, что куплю деду зубы даже раньше, чем бинокль.

Когда через несколько дней дед прознал про монеты, он долго смотрел на меня, даже уже и не разочарованно, а как-то совсем потерянно, будто сомневался в нашем с ним родстве, хотя дедом он был мне со стороны матери и никаких сомнений у него не могло быть и в помине.

— Ты не яурей, — сказал дед. — Ты адивота кусок.

И ушел, забыв даже про подзатыльник, полагающийся мне по его же неумолимой таксе. Но — вспомнил, вернулся и засветил. Я тут же решил, что никакие зубы покупать ему не буду.

С того дня дед полностью махнул на меня рукой, отказываясь видеть во мне не только еврея, но и вообще — человека. Только в конце восьмого класса дед снова посмотрел на меня с надеждой и посоветовал в девятый не идти, а идти в училище, где из таких вот балбесов готовят зубных техников, потому что зубы человеческие — это самый надежный источник обогащения. Я не согласился и сказал, что у человека есть и другие органы для обогащения и, например, гинеколог…

Дед глянул на меня с разочарованием и отвращением, примерился к традиционному подзатыльнику, но не решился…

Надо сказать, что эта обменная операция с рогаткой так и осталась на всю жизнь моим самым удачным коммерческим предприятием…

Рогатку я сразу принес друзьям, и, не откладывая более ни на минуту свою затею, мы тут же на дворе Мешка приступили к тренировкам по стрельбе. Мишень нарисовали на стене сарая и прочертили несколько барьеров: метрах в десяти от мишени, подальше и совсем далеко — метров за пятьдесят. Набрали гору камешков и принялись вколачивать их в сарай, выбивая щепу из трухлявых бревешек.

Выяснилось невероятное — Мешок был прирожденным стрелком. Он с любого расстояния всаживал один камень вслед другому прямо в середку мишени, пробив худое бревнышко насквозь. О том, чтобы ставить его с яблоком, не могло быть и речи. Мы снова оказались без сына Вильгельма Теля.

Жребий выпал на Серегу.

— А где мы сейчас, в начале лета, яблоко найдем? — с надеждой спросил Серега.

— Давай я из погреба картошину притащу, — нашелся Мешок. — Какая разница?

— Пацаны, — попросил Серега, — давайте поначалу чего-нибудь побольше картошки. Страшно ведь…

— Может, арбуз? — предложил Тимка.