Актеры затонувшего театра - Екатерина Островская

— Исходящие будете проверять?

— Не требуется.

— Да! — вспомнил Софьин. — Еще я принимал душ, на это ушло около получаса. Собирался уже в скором времени укладываться спать, а тут как раз нагрянула Танечка. А потом уж и вы. Вот и все, что я могу сообщить вам, господин следователь. Простите, госпожа следовательница. Вы задаете столько вопросов, Верочка, как будто имеете право это делать. Вы не профессионал, вы просто начитались женских детективов и считаете, будто…

Его тираду прервал стук в дверь.

— Это еще кого черти носят? — удивился олигарх.

— Борис Борисович, — прозвучал за дверью голос капитана. — Это Шкалик. Я принес морскую рацию для Веры Николаевны.

— Значит вы, Верочка, уже подсуетились, — усмехнулся Софьин. — Надо же, сколько в вас энергии! Недооценил я вас. Только бы энергию вашу, да в мирных целях.

Он открыл дверь. На пороге стоял капитан.

— Вы уже в курсе происшествия? — спросил он судовладельца.

— Уже доложили, — ответил Софьин. — Только к вам просьба: не сообщайте больше никому. Представляете, если пронюхают газетчики? Ведь убита не просто женщина, а видный чиновник Министерства культуры.

— Я обязан… — начал капитан.

— Представьте, что вам еще не доложили, а утром мы примем совместное решение, как нам жить дальше.

Шкалик протянул Вере желтую рацию и сказал:

— Возьмите! Это хорошая вещь, там литиево-кадмиевый аккумулятор: связь устойчивая и помех нет.

Вера поблагодарила и поинтересовалась, возможно ли через час с небольшим после выхода из Стокгольма разговаривать по мобильному телефону. А то прежде он уверял, что нет зоны покрытия.

— Часа два прием есть. Потом сигнал становится неустойчивым, а вскоре пропадает окончательно.

— Ступайте, Григорий Михалыч, — махнул рукой Софьин.

Он прикрыл дверь и скривился.

— Вы что же, мои показания проверяли? Мог я позвонить или не мог. Но ведь я даже телефон показал.

— Извините, так получилась. Вопросов больше к вам не будет. Теперь мне бы с Хорошавиной поговорить.

— Зачем?

— Но ведь она обнаружила тело и побежала именно к вам.

— Сколько раз вам говорить, она побежала не ко мне, а вообще убежала оттуда в ужасе! Я не позволю вам травмировать девушку…

Дверь спальни отворилась, и на пороге стояла Таня. Было видно, что она плакала, но выглядела спокойной.

— Я готова ответить на вопросы. Только я ничего не знаю.

Она посмотрела на Веру не мигая. Стараясь держать голову прямо, чтобы казаться уверенной в своих словах.

— Мне удалиться? — спросил Софьин и усмехнулся: — На своем корабле, в своей каюте я должен спрашивать, что мне делать! Бред какой-то!

— Так убийство произошло, Борис Борисович, — ответила Вера. — Кстати, вы не знаете, в каком районе Москвы живет… То есть проживала Герберова?

— Почему я должен знать? — удивился олигарх. — Мы с ней в отношениях не состояли, большими друзьями не были, в гости она меня не приглашала, а я не напрашивался. Зачем мне знать такие подробности? И вообще я хочу спать: у меня с утра опять предстоит работа с документами.

— Мы с Таней можем поговорить и у меня в каюте, — успокоила его Вера.

Софьин пожал плечами:

— Делайте, что хотите, только дайте мне отдохнуть.

Он подошел к двери и распахнул ее.

— Спокойной ночи!

Первой вышла Хорошавина, за ней следом Вера.

— Последний вопрос, — остановилась в дверях.

— Опять двадцать пять! — всплеснул руками олигарх. — Сколько же можно?! Ну, ладно, только один, и я ухожу спать.

— Почему вы отправились в эту поездку и не взяли со собой телохранителей? Сами понимаете, дело не во врагах, не в конкурентах, а в том, что просто какой-нибудь сумасшедший, узнав вас, может напасть прямо на улице.

— На какой улице? В Стокгольме, что ли? Это тихая безопасная страна. А от телохранителей я устал. Надоели они мне! Вы понимаете? На-доели! В Швеции не убивают.

— А вмонтированную в тротуарную плитку табличку с именем шведского премьер-министра помните?

— Это вы про место, где убили Улофа Пальме говорите? Когда это было! Тридцать лет с лишним прошло! Спокойной ночи, госпожа следователь.

Вера пропустила Таню Хорошавину в свою каюту и, прежде чем закрыть дверь, на всякий случай обернулась проверить, не наблюдает ли кто за ними.

— Мы на «ты» или на «вы»? — уточнила Вера, кивком предлагая девушке присесть в кресло.

— Как скажете, — ответила Таня.

Она села в кресло, Вера заняла другое кресло, которое предварительно чуть отодвинула, чтобы не сидеть лицом к лицу и беседа даже в креслах не походила бы на допрос.

— Правда, что в театре все на «ты»?

— Правда, — ответила Таня. — Конечно, мы не обращаемся так к Скаудеру, к Волкову и к Ручьеву, но к Алексею Дмитриевичу Козленкову по-разному — то так, то этак. У нас еще Кудрявцева есть, тоже пожилая дама. Но она требует, чтобы к ней только на «ты». Правда, она неплохо выглядит для своих шестидесяти. Жалко ее и других, которые вместе с ней с чесом по Норвегии решили. Теперь их уволят.

— За что?

— Так ведь эта…

Таня замолчала, но Вера все поняла.

— Герберова приказала усилить труппу и наказать сепаратистов.

Таня кивнула.

— А вдруг никого не уволят, ведь Элеоноры Робертовны больше нет? — продолжила Вера.

Лицо Хорошавиной вмиг стало пунцовым.

— То есть вы считаете…

— Во-первых, мы же перешли на «ты», — поправила Вера. — А во-вторых, я не считаю, я просто предполагаю, что должна быть причина для убийства. А разве это плохая причина — людям грозит увольнение, им выдадут запрет на профессию, потому что никто не захотел бы ссориться со всесильной Элеонорой Робертовной? Кудрявцевой пришлось бы в консьержи идти или детский театральный кружок возглавлять. А другие, которые ей поверили, навсегда окажутся отрешенными от любимого дела. И все из-за Герберовой, которая куда хуже старухи-процентщицы. И тут уже не стоит вопрос, как перед Родионом Раскольниковым — тварь ли я дрожащая или право имею… Тут вопрос о святом театральном братстве, в котором каждый должен постоять за всех, за всю актерскую гильдию…

— Нет, нет! — воскликнула Таня. — Этого не может быть! У нас все добрые. Вы же всех их видели.

— Конечно, видела, и все они замечательные, я даже восхитилась вашей дружбой и обязательно, когда буду в столице, приду в ваш театр. Но ведь Герберову кто-то убил! И должна быть причина. Если ты поможешь мне разобраться, то я смогу убедить следствие, что вы все ни при чем.