Холод южных морей - Юрий Шестера

— Потому что ты по-другому не понимаешь, Фаддей! А если уж ты так действительно боишься потерять время, то пошли вперед, к Сандвичевой Земле, «Мирный», который успеешь сто раз нагнать и перегнать.

Капитан отвел глаза в сторону.

— Пошли договариваться с англичанами.

«Боишься ты, однако, друг любезный, потерять приоритет первооткрывателя. Понимаешь, что до Сандвичевой Земли могут быть обнаружены не один и не два неведомых острова», — усмехнулся Андрей Петрович.

Когда на «Мирный» сообщили о причине задержки, то Лазарев по семафору попросил, чтобы промышленники привезли с берега также пингвиньих шеек и яиц.

— Правильно поступает Михаил Петрович — задержку надо использовать с пользой для дела. Одними шкурами зверей сыт не будешь, — с насмешкой глядя на Андрея Петровича, съехидничал Фаддей Фаддеевич.

— Я-то твои скабрезности как-нибудь переживу, Фаддей, а нужное дело будет сделано.

* * *

При большой пасмурности и дожде, временами переходящем в мокрый снег, дошли до места на побережье острова, описанного капитаном Куком 44 года тому назад, когда тот тоже шел вдоль него, но с востока. Ветер усилился, и Беллинсгаузен уже и не надеялся найти какое-либо удобное место для якорной стоянки. Дожидаться же перемены погоды неделю или более значило упустить самое лучшее время для плавания в опасном Южном Ледовитом океане.

«Да, видимо, и нет особого смысла обследовать берег, обитаемый только пингвинами, морскими львами да котиками, которых-то и остались чуть ли не считанные единицы, так как были почти полностью истреблены приезжавшими сюда командами промысловых судов. К тому же, обойдя с южной стороны большую половину побережья острова Южная Георгия, представляющего собой каменные горы со снежными вершинами и с ложбинами и расщелинами между ними, наполненными льдом, мы так и не увидели ни одного куста и вообще какого-либо растения за исключением местами желто-зеленеющего мха, — рассуждал Андрей Петрович, глядя на еле видимый из-за непогоды берег. — Надо бы по этому поводу посоветоваться с Фаддеем. Ведь только он имеет право принимать решения. Я же только могу — и обязан! — сказать ему свое мнение, но не более того».

Стоя на ходуном ходящем мостике под мерзопакостным косым дождем, бьющим в лицо, и порывами завывающего в снастях ветра, капитан, словно читая его мысли, почти прокричал ему на ухо:

— Ну что, Андрюша, приехали? У тебя есть еще какой-нибудь научный интерес к этим забытым Богом местам?

Тот же, пораженный то ли проницательностью Фаддея, то ли общим ходом их мыслей, отрицательно покачал головой.

— И на том спасибо! — рассмеялся Фаддей Фаддеевич, обняв его за плечи. — А ведь ты, шельмец, как всегда, оказался прав — потеряли с твоими шкурами у гавани Марии полдня, а сэкономили не менее недели.

— А ты почаще вспоминай Кускова Ивана Александровича — поверь мне, не повредит, — парировал улыбающийся Андрей Петрович.

— Все язвишь, Андрюша, все язвишь… — смотрел на него капитан долгим невидящим взглядом, думая о чем-то, а затем, видимо, приняв окончательное решение, приказал сигналом передать «Мирному» следовать за «Востоком» и повернул шлюп к северной оконечности Земли Сандвича, которую намеревался обследовать с восточной стороны, ибо капитан Кук, открыв ее, осмотрел только с западной.

* * *

Хмарь прошла, вышло уже из-за редких туч солнце, и вроде бы даже как и потеплело. Матвей с Макаром развешивали на верхней палубе шкуры морских слонов и пингвинов, и вокруг них стали собираться любопытствующие матросы, свободные от вахты.

— Чем занимаемся, вестовые? — посыпались вопросы.

— Да вот господин ученый приказали изготовить чучела этих зверей, так мы с Макаром и развешиваем их для просушки.

— И кто же будет изготавливать эти самые чучела, — ехидно спросил один из матросов, — случаем, не вы ли?

— Случаем, я, — огрызнулся Матвей, — а Макар будет помогать.

— Ох, братцы, и насмотримся мы на эти чуда в перьях! — хохотнул рыжеволосый матрос.

Матвей глянул на мостик, где маячили фигуры Андрея Петровича и капитана. «Эх, была не была!» — решился он, юркнув в каюту. А когда появился с чучелом чайки в руках, среди матросов пробежали возгласы удивления.

— Вот это да, как живая!..

— Ну и ну, братцы!..

— Ты что же, Матвей, сам это чудо сотворил? — раздались недоверчивые голоса.

— Сам, своими собственными руками, — зарделся от похвал Матвей.

— Это что за сборище?! — раздался густой повелительный голос, и матросы вытянулись в струнку, пропуская в центр круга старшего офицера.

— Да вот, ваше благородие, просвещаю матросов! — не растерялся Матвей, показывая на чучело чайки.

— Известная птица, — хмыкнул капитан-лейтенант, приятно вспоминая вечер, проведенный в адмиральской каюте с капитаном и Андреем Петровичем на рейде Копенгагена. — А это что такое?! — взъярился старший офицер, увидев развешанные шкуры. — Это же палуба военного судна, а вы превращаете ее в кабак!

— Никак нет, ваше благородие! По приказу их высокоблагородия господина ученого просушиваем шкуры добытых давеча на острове зверей и птиц для изготовления из них чучел, ваше высокоблагородие! — затараторил Матвей, чувствуя себя в безопасности от гнева всесильного старшего офицера под прикрытием авторитета своего барина.

— Тогда другое дело. Андрей Петрович зря приказывать не будет, — уважительно изрек старший офицер. — Ну-ну, просвещай братцев матросиков, Матвей, — и зашагал по палубе неторопливой уверенной походкой ее безоговорочного хозяина.

Когда старший офицер отошел на довольно значительное расстояние, матросы сразу же оживились.

— А он тебя, Матвей, по имени кличет, как старого знакомого, да и болтаешь ты с ним так, будто у тебя язык без костей.

— А чего тут удивительного? Я до «Востока» служил вестовым в кают-компании фрегата «Флора» на Черном море, где их высокоблагородие, как и сейчас, был старшим офицером под командой нашего капитана. А кто хозяин кают-компании? Старший офицер! Так что на фрегате он был моим непосредственным начальником.

— А уважают они твоего барина, сразу видно…

— Еще бы! — загордился Матвей. — Он ведь почетный член самой Академии наук, да к тому же плавал вместе с нашим капитаном на шлюпе «Надежда» под командой самого капитана Крузенштерна еще в первом кругосветном плавании.

— А правду ли говорят, что твой барин не только ученый, но и гвардейский офицер? — с некоторым сомнением спросил молчавший до сих пор унтер-офицер с франтоватыми усиками, выдававшими в нем поклонника представительниц женского пола.

Матвей с укоризной глянул на Макара, который благоразумно отвел глаза в сторону. «Вот так и живем — вечером шепнешь что-нибудь на ухо одному, а утром уже вся команда знает об этом».