Натюрморт с дятлом - Том Роббинс

– Так ты все-таки решила сдать меня копам?

– Вот именно, чтоб тебя.

Мысль о создании монархии на континенте Мю посетила принцессу на Мауи. Идея осенила ее внезапно, когда Ли-Шери сидела в тени коа, наблюдала за Хулиеттой, изображавшей восьмидесятилетнюю русалку, и обдумывала предстоящее интервью журналу «Пипл»: чего бы такого сказать, чтобы не повторять текст экологических брошюр и одновременно не нарушить кодекс Фюрстенберг-Баркалона? В какой-то миг Ли-Шери пришло в голову, что в мире полно безработных особ королевских кровей – тех, кто потерял трон в результате войны или политического переворота, как в случае с ее собственной семьей, – и что все эти венценосные особы по большей части ведут жизнь праздных богачей, хотя судьбой им предназначалось править, главенствовать или, на худой конец, служить символом.

У графа Парижского, претендента на французский престол, было одиннадцать детей, которые от скуки баловались изящными искусствами: герцог Орлеанский, к примеру, издавал журнал, посвященный живописи, а принц Тибо заведовал картинной галереей. В Бразилии королевский род Орлеан-Браганса насчитывал не менее восемнадцати молодых наследников, обладавших уймой энергии, времени и денег. Отто фон Габсбург, который непременно стал бы императором, если бы Австрийская империя не исчезла с карты Земли, имел семерых сыновей и дочерей, и те тоже в меру своих дилетантских способностей посвятили себя культуре. Итальянские принцы Энрико Ассизский и Амедео Савойский управляли семейным имуществом и при этом разделяли страсть королевы Тилли к опере. К тому же списку среди прочих можно было отнести югославского принца Александра, албанского короля Леку Первого (кстати, родственника Тилли) и японскую императорскую семью.

Раз уж низложенные монархи лишились собственных государств, почему бы им не сплотиться ради служения миру? Их королевством стала бы вся планета. Они могли бы объединить свои таланты и опыт, громкие имена и солидные состояния (род Фюрстенберг-Баркалона был самым бедным из всех), свое влияние и блеск в королевском крестовом походе во имя охраны окружающей среды и рационального природопользования, на благо прекрасной империи под названием Земля. Они приложат все усилия, чтобы действовать эффективно и энергично. Разумеется, их имена будут воспеты, а если им непременно захочется надеть короны, Ли-Шери снабдит их коронами в любом количестве. Все вместе они получат статус монархов Мю – принцесса придумала это название в честь затерянного континента, острова-праматери, родины напевных мелодий, земли, чьи напоенные душистыми травяными ароматами храмы когда-то ушли на дно морское. Все члены коллективной монархии будут равноправными королями Мю, и каждый станет властителем государства без границ.

– Поскольку Гавайские острова – это выступающие вершины затонувшего континента Мю, – объясняла принцесса, – вполне логично, что штаб-квартира монархии, если хотите – ее двор должен располагаться на Гавайях и, может быть, прямо здесь, в Лахайне, так как Лахайна прежде была монархической столицей и знакома с королевскими церемониями.

– Это потрясающая идея! – захлебываясь от восторга, воскликнул Рид Джарвис, репортер из «Пипл». Ему и в самом деле было чему порадоваться. Мысль о создании королевского двора Мю давала ему отличное зерно сюжета, крепкое ядрышко, вокруг которого он мог слепить конфетку. Теперь можно было заваривать сироп – начать с вопросов, представляющих интерес для широкой публики («Каково было вам, принцессе крови, провести детство и юность в ветхом доме где-то на задворках штата Вашингтон, ходить в обычную школу, танцевать в группе поддержки?»), а потом постепенно добавлять подробности, до которых редакторы и читатели журналов о «звездах» охочи больше всего, – деньги и секс.

– Вы когда-нибудь сожалели об утрате семейного состояния?

– Это случилось очень давно, еще до моего рождения. Есть вещи поважнее богатства.

– С кем вы сейчас встречаетесь? Отдаете ли вы особое предпочтение кому-либо из поклонников?

– У меня нет поклонников.

– Ни одного?

– Ни одного.

– Но вы столь привлекательны и умны! Неужели у вас нет личной жизни?

– А у кого она сейчас есть? В наши дни люди довольствуются сексуальной, а не личной жизнью, а многие отказываются и от секса. У меня нет личной жизни, потому что я ни разу не встречала мужчину, который знал бы, как устроить личную жизнь. Может быть, я и сама этого не знаю. – Слезы хлынули из глаз Ли-Шери, будто амебы-мустанги, вырвавшиеся из стойла на родео в биологической лаборатории.

Знай Рид Джарвис, что голубая кровь Ли-Шери в данный момент слегка разбавлена текилой, он отчасти связал бы ее эмоциональность с выпитым алкоголем и не стал бы изображать принцессу этакой ледяной статуей в жарко натопленной комнате. Как бы то ни было, представленный читателям «Пипл» портрет романтичной девушки с глазами, полными слез, все же больше соответствовал действительности, чем эпитеты, которыми наградили ее высочество бульварные писаки («роковая красавица», «измученная принцесса»), когда Ли-Шери заперлась у себя в мансарде.

Безумства бывают тяжелыми и легкими. Первые имеют лунную природу, вторые – солнечную.

Легкие безумства представляют собой нестабильную смесь амбиций, агрессивности и страхов подросткового периода – бесполезный груз, от которого следовало избавиться давным-давно. Тяжелые безумства – это порывы души: инстинктивно вы чувствуете, что поступаете верно, тогда как окружающие скорее всего покрутят пальцем у виска.

Легкие безумства приводят к конфликту с самим собой. Тяжелые – к конфликту с другими. Всегда предпочтительнее конфликтовать с другими. В каком-то смысле это даже необходимо.

Поэзия (лучшие ее образцы) – явление лунное и имеет дело с тяжелыми безумствами. Журналистика изначально связана с солнцем (газет под названием «Солнце» полным-полно, а вот «Луны» нет ни одной), и предметом ее внимания служат безумства легкие.

Конечно же, о Ли-Шери логичнее было написать не статью, а поэму. Рид Джарвис со своим «Ремингтоном SL3» написал статью. И все другие журналисты тоже писали о ней статьи. Поэма осталась на долю Бернарда Мики Рэнгла с его динамитом.

После интервью принцесса сразу же отправилась в постель. Хулиетта, как всегда, рассказала ей сказку на ночь. Сказка – по обыкновению – подействовала безотказно. Ли-Шери мгновенно заснула, и ей приснился Ральф Надер. За всю ночь она проснулась лишь однажды, когда Ральф Надер вошел в ресторан и заказал лягушачьи лапки. «Ох», – выдохнула принцесса и села в кровати.

Ли-Шери собиралась пойти в полицию на следующее утро, перед запоздалой церемонией открытия экологического симпозиума, но пока ее обслужили в переполненном ресторане отеля «Пионер», она едва успела позавтракать и поспешила на сход посвященных в Баньян-парк. Очень скоро все ее внимание было поглощено лекцией доктора Джона Лилли о роли морских млекопитающих в будущем человечества. Парк, естественно, был забит до отказа. Под баньян Ли-Шери уже не попала, хотя его тень чудесным образом накрывала площадь в добрый акр. Слышно было хорошо, и, чуть-чуть напрягая зрение, принцесса вполне могла разглядеть слайды, которые демонстрировал доктор Лилли, но, на ее беду, немилосердно палило солнце. Жаркие лучи сжигали кожу Ли-Шери, и у нее уже начала кружиться голова. Рид Джарвис напомнил Ли-Шери о привилегиях, которые полагались ей на симпозиуме как августейшей особе, и, как ни претила принцессе такая мысль, она уже была готова использовать свой титул как пожарную сирену, лишь бы заполучить местечко в тени.