Калифорнийская славянка - Александр Грязев

— Я понимаю и думаю, что могу помочь тебе подходящий товар тут искать. Только скажи, что ты желаешь взять, — предложил Кусков.

— Возьму льну для пряжи кип несколько, бечевы судовые, овчины и полсти, мыла, судовые гвозди, сети неводные, да деревянной посуды воз, — загибая пальцы, говорил Шергин. — У меня три подводы с возчиками… Лавочного сидельца я здесь нанял.

— Я знаю, — сказал ему Иван, — что из Вологды привезены сюда бечевы судовые, пряжа и холсты, сети неводные, ложки, блюда деревянные, да всякая такая утварь. Могу с ними хоть сейчас договориться. Кое-что у своих тотьмичей посмотрю.

— Иди тогда сговаривайся… Поприценяйся, а потом мне поведаешь. Я же тут, на Гостином дворе, у ярославцев к медной посуде приценюсь, у костромичей надо мыла взять, да заказ у меня на медную же ендову и воск есть. Ну ещё кое о чём подумаю…

На том и порешили.

А через каких-нибудь два дня, когда некоторые иногородние гости ярмарки начали разъезжаться по домам или по другим ярмаркам да торжкам, погрузил на свои подводы весь намеченный к вывозу в Тобольск товар и Степан Шергин со своими людьми.

— А вот судовых гвоздей только одну тысячу взял, — сказал он Ивану, помогавшему тобольцам при погрузке. — Везти их много легче по санному пути. Но зато хоть заказ сделал местным кузнецам на четыре тысячи штук. Даст Бог, на зимнюю пушную ярмарку приеду и заберу. Так что можем прямо сейчас в путь отправляться.

— Перед дорогой, Степан Лукич, надо бы в храм зайти, да помолиться, — предложил Кусков.

— Это само собой, — кивнул Шергин.

— Тогда пошли в Успенский храм. Там отец Алексей, у которого я на постое, благословит нас и молебен отслужит на дальнюю дорогу.

Предупреждённый ещё накануне вечером, отец Алексей ждал сибиряков в соборе и, отслужив молебен для путешествующих, благословил и напутствовал каждого.

Поблагодарив отца Алексея за приют, попросив его молиться о нём и его спутниках, Иван Кусков закинул котомку на телегу и обоз тобольцев из четырёх подвод, нагруженных ярмарочным товаром, двинулся на выезд из города.

Только об одном спросил Иван Степана Шергина, когда их обоз выехал на сольвычегодскую дорогу.

— А что не через Лальск, Степан Лукич? Говорят, что там путь до Койгорода короче.

— Короче-то короче, — согласился Шергин, — но летом туда дорога худа. А по Бабиновской дороге через Сольвычегодск уже лет двести в Сибирь ходят. Она пока, так сказать, казённая, государева, на ней и гати мостят, переправы содержат, на почтовых станциях лошадей меняют, ежели у кого подорожные есть до любого города, хоть до нашего Тобольска. Но этот сказ не про нас. Мы деньги за лошадей должны платить будем. Так что, Господи, благослови, — сказал Шергин и, перекрестившись, дал команду возчикам продолжить путь.

— Завяжите испанцам глаза, — приказала Алёна своим тёмнокожим воинам, когда солдаты Лопеса скрылись за поворотом дороги с высокой травой и кустарником по обе её стороны.

— А зачем это делать, белая женщина? Если ты решила меня лишить жизни, то я хотел бы при этом стоять с открытыми глазами, — неожиданно твёрдо произнёс Лопес.

— Твои слова достойны настоящего мужчины, испанец, — улыбнулась Алёна. — Но я уже сказала, что мы, макома, никого убивать не собираемся, тем более безоружных людей, да ещё и пленных. Твоей жизни сейчас ничего не угрожает, хотя с этим согласны не все мои воины, ибо вы, испанцы форта Сан-Хосе, много зла принесли моему племени… Помнишь ли ты последний ваш набег на нашу деревню?

— Уж не хочешь ли ты, женщина, вести нас в ту свою деревню на суд твоих подданных? — спросил Лопес, когда на голову его и вакера надели какие-то кожаные колпаки шерстью наружу.

— Да нет, испанец. Хотя отвечать вам когда-то придется за всё… Всему свой час. Суда земного и Божьего каждый дождётся. А глаза вам завязали, чтобы вы не видели, куда мы отсюда пойдём.

Алёна взмахом руки приказала воинам перейти через дорогу и идти в противную сторону.

— А что толку, что мы не увидим или увидим, куда вы уйдёте. В такой траве разве найдёшь следы ваши.

— Бережёного Бог бережёт… Мы знаем, что у вас есть свои следопыты. Знаем и то, с какими нашими врагами из здешних племён вы дружите. Но сразу хочу тебе сказать, испанец, чтобы вы не пытались нас искать. От этого хуже будет только вам.

Все эти слова Алёна говорила Лопесу, пока её воины не остановились по знаку вождя у одной из стоящих недалеко от дороги сосны-чаги и повелела снять колпаки с голов пленников.

— Вот теперь мы тут и поговорим ещё немного, испанец. Садись, — предложила Алёна и первая села, прислоняясь к стволу сосны.

— Почему ты меня зовёшь только испанцем? Я лейтенант Лопес, Альберто Лопес — моё полное имя.

— Хоть ты и офицер, но много будет чести, чтобы я — вождь племени макома называла тебя по имени. Ужели знакомство со мной ближе иметь хочешь? — засмеялась Алёна.

— А почему бы и нет? — серьезно сказал Лопес. — ты женщина красивая, да к тому же белая, а я, как видишь, тоже белый.

— На вид-то ты белый, но душа у тебя чёрная, испанец. А посмотри на моих мужчин, — и Алёна повела рукой в сторону стоявших рядом воинов. — Они темнее телом, но души их светлые и чистые, ибо живут они на своей земле, которую им Бог даровал.

— Это земля испанской короны, мы ею владеем.

— Была бы ваша, ежели дарована, али куплена. Но земля эта вами захвачена. Вы прошли по этой земле с мечом и огнём, а называете себя христианами. Разве не так?

— Да, мы — христине, — кивнул Лопес.

— Но как можно называть себя христианами, а Божии заповеди нарушать? «Не убий», а вы убиваете, кого хотите. «Не укради», а вы крадете и землю и людей. «Не прелюбодействуй», а вы насилуете жён и девушек местных.

— Кто ты, женщина?! — опять воскликнул Лопес.

— Обо мне тебе всё сказано. Зачем повторять.

— Так что же ты хочешь от меня?

— Я тебя уже спрашивала… Помнишь ли ты последний ваш набег на деревню макома?

— Конечно, помню. Тогда я впервые там тебя увидел. Ты убила троих наших солдат.

— Мы защищались, а вы напали на мирных и безоружных людей. Зачем?

— Нам нужны были работники на плантациях.

— Так работайте сами на ваших полях.

— У нас нет столько людей.

— Тогда берите тех, кто пойдёт к вам доброй волей.

— Таких почти нет. Они все быстро разбегаются.

— Для вольных индейцев работа у вас тяжела, да ещё под надзором солдат. Это труд рабов, а не вольных людей, коими они родились. А вы их даже на ночь запираете в сараи, как скот. Не так ли?

— Это делается для того, чтобы они не убежали.