Царица ночи - Нелли Хейл

После сделаю постельничей для меня с мальчишкой.

– Ты решила обмануть их! – в гневе воскликнула Макошь, глядя на нее с противоположной стороны трона. – Их судьба была бы совсем иной, если бы не твое вмешательство – кое я презирала и буду презирать всегда. Такая сила чувств, как у нее, достойна лишь восхищения.

– Что тебе до нее, сестра? Я дала ей то, о чем она просила. Она научилась древнему ритуалу и возомнила, что может повелевать смертью.

– Неправда! Она отдала тебе душу, потому что верила в твою честность. Порой ты забирала людей со смертного одра раньше срока, но никогда не решалась на такую подлость, как сейчас. Это преступление против самой судьбы. Когда-то я сочувствовала твоей одинокой участи. Но теперь вижу, что девочка права. Ты недостойна никакого почтения.

– А ты, оказывается, готова терпеть оскорбления от тех, кто так охотно принимает наши благословения? Считаешь, ни ты, ни наш владыка, ни Велес тоже недостойны почтения? – бросила в ответ Марена.

– Довольно! – прогрохотал Перун, вставая с места. Лебедь сжалась в комок, предчувствуя начало новой грозы. Бывали времена, когда слышать имя нынешнего супруга Макоши верховному богу было невыносимо.

– Приведи сюда девчонку, – приказал Перун сестре. – Хочу посмотреть. Как ее бишь…

– Фаина, мой владыка, – подсказала Лебедь.

Марена щелкнула пальцами, не убирая с лица недовольного выражения. Рядом с Лебедью появилась бледная тень той девушки, которую она видела на праздниках в деревне и у лагеря в ожидании воинов. Ее рубаха была порвана и испачкана пылью и травой, на разбитой нижней губе засохла кровь. Отрезанные волосы обрамляли лицо неровными космами. Лебедь знала, что обычно после смерти души принимали угодный для себя, чистый и опрятный облик, но, очевидно, Фаине такой возможности не дали. А может, ей и не было до того дела.

Сильнее всего поражала пустота в ее потухших глазах, безучастно смотревших на Перуна. Их выражение не изменилось, даже когда верховный бог медленно выпрямился во весь свой огромный рост. Его кольчуга излучала сияние, отражавшееся на ее бледных щеках, а эфес длинного, шириной в три человеческие ладони меча с громовым колесом, украшенным красными самоцветами, сверкал, точно свежая кровь. Даже у Лебеди перехватило дух, а ведь посланница видела его бесчисленное множество раз. Она знала, что лишь любопытство к чарам сестры удерживало Перуна, привыкшего вызывать ужас и благоговение, от того, чтобы не уничтожить грешницу на месте.

– Видишь теперь, кого пыталась опорочить? На чью голову призывала кары? – сурово спрашивал он молчавшую Фаину, положив руку на рукоять меча. – Что же теперь? Будешь продолжать? Али склонишься передо мной, Фаина?

– На колени, – рявкнула Марена.

Фаина повиновалась, по-прежнему оставаясь бесстрастной.

– Впечатляет, – спустя время прервал молчание Перун, не отрывая от нее глаз. – Помнит лишь, что имеет чувства, а к кому испытывает их, не знает. Хорошо ты порезвилась, сестра. А ну-ка. – Он разжал кулак, и на его ладони оказался потертый деревянный конек, покрытый цветочной резьбой, с уздечкой-веревкой, чтобы надеть на тонкую руку. Лебедь упоминала его в своем рассказе. – Посмотри на меня. Что это?

Фаина долго разглядывала свой оберег, но не проявила ни малейших признаков узнавания. Тогда Перун расхохотался и бросил конька через плечо. Тот растаял в воздухе. Девушка даже не шелохнулась.

– Ну а имя Матвей ты помнишь, про́клятая богохульница?

И тут Фаина не издала ни звука, и бог, качая головой, сел на трон. Его смех не смолкал. Лебедь заметила, что губы девушки слегка приоткрылись, будто попытались выговорить имя вслед за Перуном, но сжались прежде, чем он снова повернулся к ней.

– Вот, оказывается, какими могут быть люди в мое правление. Насчет связи ты сказала правду, – сообщил Перун Лебеди. – Я чувствую ее отпечаток у нее в душе даже после смерти. Сильные чувства и правда большая редкость, тем более у такого жалкого существа. Прямо-таки диковинка. Возникла у меня одна затея… но погоди. Посмотреть бы теперь на нее и на мальчишку вместе.

– Как угодно, владыка, – охотно согласилась Марена и щелкнула пальцами. Глаза Лебеди метнулись к Макоши, и богиня едва заметно улыбнулась ей, будто успокаивая.

– Он красив и полон сил. Душа светлая, добрая, – говорила Марена с хищной улыбкой. – Владеть такой мне всегда за счастье.

Когда ничего не произошло, Перун спросил с насмешкой:

– Ну? Где же твой мо́лодец?

Марена застыла, глядя прямо перед собой невидящим взглядом – мысленно она вернулась в свое царство. Лебедь наблюдала, как замешательство на ее лице сменилось удивлением, а затем злостью.

– Он… получил отцовское благословение. Отправился по пути, с которого ему уже не свернуть.

– Не свернуть? То путь перерождения души, не иначе, – уточнил Перун, и палаты в очередной раз огласил его хохот. – Единственный, над которым ты не имеешь власти! Похоже, правду говорят люди, сестра, – насильно мил не будешь. Что же ты и его сразу памяти не лишила? Думала, как увидит твою красоту, сам забудет суженую?

Перуну было известно, что его сестра старела, лишь оказываясь в мире живых весной и летом.

– Я дала девчонке оберег, который привел бы его в мой терем, – сказала Марена, но прозвучало это не так твердо, как задумывалось. – Там он бы сразу забыл про нее. И принадлежал бы только мне душой и телом.

Дух оглянулся на Фаину и зарычал:

– Ты вмешалась в мой ритуал. Что ты за создание такое?

Лебедь опустила голову, подавив улыбку.

– Что ж! – Перун хлопнул в ладоши. – Путь тот неблизкий. Вот что я решил. Девчонка обещала провести вечность, служа в царстве мертвых, – так тому и быть. Память ей возвращать не будем. Но! Говоришь, живущая в людях сила достойна восхищения? – спросил он Макошь и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я подумываю о празднике в ее честь – и нашу, разумеется. Таком, какого покойники всех царств, что создали мои отец и дед, еще не видали.

Дух, богиня и посланница небес смотрели на него во все глаза, не пропуская ни единого слова. Фаина не отрывала взгляда от подножия трона, безразличная к своей судьбе. Голос Перуна, наслаждавшегося каждым словом, наливался силой.

– Гостями на празднике станут те из смертных, кто оказался способен на столь же сильные чувства и сохранил их после смерти. – Он махнул в сторону Фаины. – Ты, сестра, разумеется, будешь его царицей. В цари к себе выбирай из мира живых того, кто хорош положением по крови. Здесь уж нет и не будет никого выше моих детей. Пусть составляют тебе компанию на одну ночь в год, когда луна красивее всего, а потом забывают обо всем, дабы о празднике знали только мертвые. Так будет