Яга - Дарья Кривоногова

Крыша занялась неохотно, а вот входная дверь, подпертая крепкой палкой, напротив – пылала сизым пламенем. Весь дом был окутан черным дымом и, потому наблюдателям показалось, что все приземистое строение объято огнем. На самом деле изба сопротивлялась и вздрагивала, подобно корове, которую жалит в бок кровососущее насекомое.

После того как неосторожная Ягодка пролила на доски пола зелье одухотворения, избушка ожила и начала бороться за эту самую жизнь – как только могла. Она стряхивала со своего тела языки пламени, притворялась сгоревшей, скрипела и хлопала ставнями.

С неба зачастил дождик. В конце концов огонь совсем потух, и теперь закопченные бревна тихо тлели. Большого дыма уже не было – усиливающийся северный ветер унес его в сторону Молохова урочища.

Изрядно промокшая и озябшая толпа отступила. Селяне сгрудились в кучу и с ненавистью взирали на то, как просела почерневшая от копоти изба. Она чернела покосившимся окошком, из которого еще струился дымок. Казалось, что мертвая изба с ненавистью и немым укором разглядывает своих истязателей. В довершение удручающей картины с крыши обрушилась на грязную землю глиняная труба. Поднявшаяся от падения пыль моментально смешалась с грязью, и все закончилось.

– Эй, ты! Посмотри там! – голос посадника, запрыгнувшего в седло, вывел всех из оцепенения.

Широкоплечий мужик, который так резво поджигал солому возле двери избушки, теперь неожиданно робко и нехотя сделал шаг вперед. Со страхом в глазах он посмотрел на посадника.

– Ну! – посаднику вся эта история с неудавшейся свадьбой уже порядком надоела. – Что встал? Иди проверь: жива ведьма или нет?

Мужик послушно пошлепал лаптями по черной жиже. Приблизившись к залитому дождем окну, он еще раз оглянулся и, не заметил в глазах односельчан сочувствия, неуверенно схватился за край обуглившегося подоконника и заглянул внутрь.

Народ напрягся, даже лошади всадников всхрапывали, почувствовав всеобщее волнение.

– Мертвая! – крикнул мужик и опасливо отскочил от страшного дома. – Она мертвая! Сгорела!

Последовал всеобщий выдох облегчения и люди зашевелились, послышались робкие смешки и кашель.

– Добро, – подвел черту посадник, сноровисто запрыгнул на коня и, потянув поводья, скомандовал своим дружинникам. – Забираем тело Верислава и возвращаемся в Смоленск. Погуляли, твою матушку.

Напоследок посадник посмотрел на согнувшегося в поклоне старосту и сквозь зубы процедил:

– Смотри у меня!

Народ недолго глядел вслед удаляющимся всадникам – люди отправились по домам, к теплу и очагам. Кто-то нервно хихикнул и отчетливо прошептал:

– Удалась свадебка на славу.

Бородачи вытирали усы и бороды, стряхивая капли воды вперемежку со льдинками, отвечать на злую шутку не было сил – устали.

Разгоравшийся рассвет погас. Тяжелые серые тучи навалились на Красатинку. С неба повалились комья слипшихся мокрых снежинок. Снег падал на землю, таял, но вскоре пушистое одеяло заботливо укутало человеческие и лошадиные следы. Белым саваном накрыло и черную израненную избушку с мертвой хозяйкой внутри.

Какое-то время избушка еще всматривалась вдаль, пытаясь разглядеть своих мучителей и убийц своей хозяйки, но видимость ухудшилась, и скорбная домовина убитой ведьмы поползла.

Выполняя приказ хозяйки, она ползла к лесу, в чащу, подальше от жестоких людей и безумных петухов. Ведь Ягодка перед смертью приказала бежать именно ей.

Вот избушка и побежала, как смогла, по вершку, по пяди, аршин за аршином. Как будто бы на курьих ножках, поползла, потащилась, поволокла себя. С треском разбила поперечины околицы и уползла совсем.

На опушке леса ее встретил леший, стенающий по мертвой госпоже. Он лил смоляные слезы и помогал избушке протискиваться между деревьями в узких местах. Там, где прошла избушка на курьих ножках, он втыкал в заснеженную землю саженцы елок и кустов. Деревья мгновенно прорастали, маскируя путь закопченной избы.

День сменялся ночью, темная ночь перетекала в ненастный день, и теперь уже ничто не напоминало о том, что совсем недавно на окраине русского поселения под дивным названием Красатинка стояла яркая и веселая избушка. Ушла она, далеко ушла, унося с собой тело своей волшебной хозяйки, в самую чащу Молохова урочища утащила. Затерялась. Навсегда.

Там в чаще леса избушка нашла себе укромный уголок, крошечную полянку, окруженную красивыми молоденькими елочками, потопталась, как курица перед тем, как взгромоздиться на насест, осела на заваленную снегом мягкую хвою и замерла, захлопнув намертво двери и ставни.

Избушка на курьих ножках принялась ждать, а чего ждать – неизвестно.

Весна 1036 года выдалась скорой и теплой. Снег сошел уже в марте, талые воды насытили окрестные водоемы, поднялось и гнилое болото посреди Молохова урочища.

Огромный медведь с заплесневевшей чахлой шкурой проснулся в своей берлоге, которую резкая оттепель превратила в маленькое озерцо. Сначала он ворочался и кряхтел, пытаясь опростаться и выбить из себя засохшую пробку кала. Затем выбрался на свет и принялся набивать утробу свежей порослью вкусной и сочной травки.

Голод. Весенний голод не шутка – впалые бока требовали пищи. Медведь сначала шатался вокруг старой берлоги, а затем принялся обходить свои прошлогодние угодья в поисках падали – на стремительную охоту у него не было сил, а падалью полакомиться голодной весной любому косолапому за радость.

Промышляя по лесу, медведь водил кончиком носа – принюхивался.

Раньше это заброшенное человеческое жилище зверь обходил стороной, но сейчас в поисках пищи он неосторожно приблизился к ветхой избушке и, подчинившись природному любопытству, хватанул мощными когтями по бревенчатой стене.

Избушка дернулась, как от острой боли, затряслась и залепила медведю иссохшей ставенкой настоящую трескучую оплеуху, совсем не ожидавшего движения в этом безмолвном мире. Хищник опешил, присел на задние лапы, попятился и не оглядываясь побежал обратно в чащу, в свой привычный и такой понятный мир, а она… она проснулась.

Медленно-медленно: не вскинулась, не побежала, продолжала тихо лежать возле окошка на окривевшем дощатом полу своей избушки, ощущая привкус пыли и тлена во рту.

«Не может быть! Я же умерла…»

Заваленное слипшимся хламом и скомкавшейся пылью скрюченное тело даже не угадывалось. Разрозненные и спутанные мысли хаотично сплетались в клубок:

«…или нет?»

От страха, накатившего на израненную душу, девушка дернулась и попыталась сесть. Не получилось.

Другие чувства проснулись не сразу, но уже через час очнувшаяся чаровница ощутила голод и холод. Она с трудом пошевелилась и все-таки уселась, с удивлением рассматривая растопыренные пальцы рук.

Встряхнув черными космами, ведьма схватилась за старую сухую кадку и с вырвавшимся из груди сиплым выдохом поднялась.