Врачебная ошибка - Мария Воронова

– Ну и зря. Это как раз нормальная практика – не наказывать врача, а получить компенсацию за причиненный ущерб. Так что я тебе советую подать денежный иск и на этом успокоиться.

– Нет.

– Да почему?

– Да неужели не ясно, что я бы сам заплатил все, что у меня есть, лишь бы только ничего этого не было! – сорвался Зиганшин. – Компенсация, ага! Вы сами себя слышите?

– Слышу.

– Ну так и что можно купить на эти восемь миллионов? Вот что? – Зиганшин резко встал. – Что такое можно купить на восемь миллионов, что заменит нам погибшего сына? Что нас утешит из того, что можно купить за деньги?

– Ты успокойся, пожалуйста. – Колдунов, кажется, хотел обнять его, но Зиганшин отскочил.

Случайно бросив взгляд в зеркало, он не узнал себя: выпученные белые глаза, оскал, как у шакала. Нет, так нельзя.

Он резко выдохнул, потер лоб:

– Простите, Ян Александрович.

– Да я привык давно, ты что. – Колдунов улыбнулся. – Если меня за рабочий день ни разу не обхаяли, даже как-то неловко себя чувствую, будто зря хлеб народный ем. Только одно обещай мне, ладно?

– Что?

– Ничего не предпринимай, пока жена не поправится.

Зиганшин кивнул.

Колдунов дал ему две таблетки валерьянки, и Мстислав Юрьевич поехал на службу.

Он с трудом сосредотачивался на рабочих делах, заставлял людей повторять сказанное, чего раньше за ним никогда не водилось. Обычно он схватывал информацию еще до того, как собеседник закроет рот, а сейчас понимал с трудом, будто ему говорили не по-русски. Каждые несколько минут Зиганшин проверял телефон и вздрагивал от каждого звонка, и сердце замирало от ужаса, если он видел на экране незнакомый номер – вдруг это из больницы, сказать, что Фрида умерла?

Зиганшин не знал, что тогда будет делать, и на всякий случай сдал пистолет в оружейную комнату.

Чем больше он боялся за жену, тем сильнее становилась жажда мести. Перед мысленным взором все время всплывало красивое высокомерное лицо врачихи из роддома, и у Зиганшина тряслись руки от ярости. И про хирурга он тоже не мог спокойно думать. Любимый коллега Фриды, приятель, практически друг семьи – и не проконтролировал какие-то несчастные салфетки! Не выполнил простейшей, рутинной задачи!

Если бы не эта ошибка, Фрида сейчас, может, вернулась бы уже на работу. Она – отличный специалист и любит свое дело, отвлекалась бы на службе, как отвлекается он. Или не вернулась бы, а, наоборот, усыновили бы они малыша, да мало ли как можно справиться с отчаянием, когда человек здоров, но врачиха не дала им ни малейшего шанса!

После обеда Мстислав Юрьевич вызвал к себе Шаларя, попросил его негласно порулить, а сам заперся в кабинете, составил четыре стула, лег на них, закрыл глаза и неожиданно крепко уснул.

И снова ему приснилось, как звонят из больницы и говорят, что сын жив, можно приехать его забрать. В этот раз Зиганшин понимал, что это сон, и отчаянно не хотел просыпаться.

Так прошло три дня. Мстислав Юрьевич утром и вечером приезжал в реанимацию и всякий раз слышал от дежурного врача: состояние тяжелое, но стабильное. Иногда его пускали внутрь на несколько минут. Зиганшин смотрел на неподвижное лицо жены, и было стыдно, что он сильный и здоровый, а не может ничего сделать, чтобы Фрида скорее поправилась.

Ночевал он у Макса и был благодарен судьбе за эту передышку, что можно, вернувшись в дом, сразу лечь лицом к стене, поджав под себя ноги, а не бодриться перед семьей.

Он звонил деду два раза в день, после каждого визита в больницу, и успокаивал, стараясь, чтобы голос звучал безмятежно и убедительно. Когда Лев Абрамович сказал, что хочет приехать вместе с ребятами, Зиганшин вдруг страшно испугался.

Еле удалось убедить деда, что нужно быть дома и ждать новостей, которые вскоре будут, и обязательно хорошие. Где-то на краю сознания Зиганшин понимал: нужно поговорить со Светой и с Юрой, но сил на это у него недоставало. Он лишь трусливо просил Льва Абрамовича передать им привет и гнал от себя простые и логичные соображения, что дети его погибшей сестры – абсолютно никто Фридиному деду, тот не обязан их воспитывать, пока родной дядя и официальный опекун предается отчаянию.

У Макса Зиганшин вдруг стал спать, так крепко и много, что даже заподозрил хозяина – вдруг тот подмешивает ему свои психиатрические лекарства.

Макс с улыбкой отверг эти обвинения, сказал, просто время пришло.

Только, проспав десять часов кряду, Зиганшин все равно вставал с тяжелой головой и чувствовал себя хуже, чем раньше. Это было не восстановление сил, как думал Макс, а просто трусливое бегство от реальности, от ожидания рокового звонка из больницы, от уверенности, что Фрида не выживет…

Зиганшин не верил, что она поправится, несмотря на все обещания врачей. Точнее, пока они в коридоре говорили, что все будет хорошо, он соглашался с ними, а когда его пускали в палату и он видел безжизненное восковое лицо с трубкой во рту и худые, как веточки, исколотые руки, слышал мерный механический шум аппарата вместо легкого дыхания Фриды, то не понимал, как можно вернуть жизнь в это истерзанное тело.

Накануне вечером дежурила добрая смена, его пустили посидеть возле жены, и Зиганшину вдруг показалось, что жена его уже мертва, просто врачи специально не отключают ее от аппаратов, потому что не знают, как убедить его не подавать в суд.

Его снова накрыла волна ужаса и страха, Зиганшин чуть не закричал, сжал неподвижную руку Фриды и почувствовал кончиками пальцев слабое биение ее пульса.

И долго сидел с колотящимся сердцем, дыша как после стометровки.

Он понял, что родственникам не зря запрещают ходить в реанимацию, и на следующий день утром заехал, а вечером ограничился телефонным звонком. Врач сухо произнес привычную фразу про тяжелое, но стабильное состояние, и Зиганшин лег спать, хотя не минуло еще десяти вечера. Сквозь дрему он слышал, как Макс зовет его ужинать, но не ответил.

Утром ему сказали, что Фриду перевели в отделение.

– Как это? – оторопел Зиганшин.

– Вчера экстубировали, состояние стабильное, – развел руками дежурный врач, – а тут еще массовое поступление, мест не хватало, вот ваша супруга в палату и попросилась.

– А мне почему не сообщили?

– Поздно уже было, вас бы все равно не пропустили к ней.

Врач улыбнулся. Он думал, что сообщает мужу хорошие вести, а Зиганшин еле сдерживался, чтобы не стукнуть его головой о стенку. Он же обещал, что будет рядом, когда Фрида проснется, и не сдержал слова из-за этого хлыща! Тот мог сообщить вчера по телефону, что Фрида пришла в сознание, и он сразу приехал бы! А теперь она всю ночь была одна!

Он быстро поднялся в отделение. Медсестра показала ему палату, и Зиганшин снова расстроился, увидев, что она общая, а не отдельная. Если бы он был рядом, то позаботился бы о нормальных условиях для жены.