Ложь - Петр Краснов

Летняя ночь спускалась на землю. Тишина вдруг нарушилась грохотом и лязгом подходящего поезда. Со станции стали доноситься крики и звуки музыки. Красные праздновали победу.

В отсутствие Акантова, к его полку приехало начальство. Начальство было лет на двадцать моложе Акантова. В Германскую войну, когда Акантов был полковником и командовал полком, его теперешний начальник окончил ускоренные курсы, и прапорщиком явился на войну. В Добровольческую армию он пришел одним из первых, уже в чине штабс-капитана, не колеблясь, вступил в ряды, заразился ее наступательным духом, а там – храбрость, безудержное стремление всегда вперед, везение. Сто раз смерть прошла мимо и ни разу не зацепила. Быстрое продвижение по ступеням военной иерархии.

Акантов этим не возмущался. Они, «старики», искушенные большим опытом Великой войны, здесь не гордились. Они наступали, окапываясь, у них лопата была родною сестрою винтовки, они стремились к охватам и обходам, они хотели побеждать по Петровскому завету, «малой кровью», и, заняв позицию неприятеля, они окапывались, застывали на месте, ожидая подвоза снарядов и патронов, организуя тыл. Им нужно было интендантство, артиллерийское и инженерное имущество, вся трудная и сложная система снабжения.

Здесь все было по-новому, по-молодому… Охваты и обходы, «малая кровь», почитались трусостью. Лобовая атака проще, короче и скорее… Нет патронов и снарядов – возьми их у неприятеля… И брали – целыми вагонами, артиллерийскими парками снабжались за счет большевиков. Нет обмундирования, не хватает продовольствия и фуража – бери у населения: война должна питать войну. Население должно кормить и одевать армию…

Акантов считал объектом войны – живую силу противника, его армию, и, и, основываясь на этом, рассчитывал свои операции, считаясь с железными дорогами, как средством подвоза и передвижения. Здесь – брали города… Сегодня Воронеж, там Харьков, Полтаву, Чернигов, Курск, Орел… Шли на Москву. Москва, а не красная армия, была задачей войны. Новая стратегия и новая тактика, созданные этими смелыми людьми, были уже не под силу Акантову, и ему пришлось смириться и не считаться ни годами службы, ни боевым опытом, ни чинами…

Начальство стояло в группе офицеров, и, когда Акантов спускался к оврагу, он услышал громкий голос начальника и дружный смех. Начальник был большой балагур, умел в критические минуты, когда казалось, что все пропало, вовремя пошутить и отмочить соленый солдатский анекдот. Умел он и распушить, не стесняясь ни годами, ни чинами виновного.

Небольшого роста, приземистый, плотный, сытый, гладкий, крепкий, с большой круглой головой на короткой шее, с фуражкой на затылке, красивый лицом, он издали увидал сухощавую фигуру Акантова, узнал его по походке, и резким начальническим тоном крикнул:

– Полковник Акантов, где вы изволили пропадать?.. Отчего вас нет при полку, когда я приехал?..

И в тоне голоса начальника, и по тому, что безмолвно вытянулись офицеры, Акантов понял, что за этими словами скрывался упрек в трусости, незнании своих обязанностей, в том, что в ответственную минуту командир покинул свой пост.

– Я ходил на место конной атаки противника и посылал разведку к станции. Мне нужно было отдать распоряжение об уборке убитых.

– Могли для этого послать офицера-с!.. Ваше место всегда при полку-с. Тем более, при таких тяжелых обстоятельствах. Небывалая вещь, чтобы добровольцы повернули перед этой сволочью… Что у вас произошло с вашею двенадцатой ротой? Где она, полковник Акантов?

– Рота, как вам известно, состояла из детей. На нее внезапно выскочила конница…

– Х-ха!.. Внезапно! Великолепно!.. Откуда это – внезапно?..

– Из того селения. Оно нам казалось мирным.

– А где была ваша разведка-с? Где-с?.. Почему не обшарили селения-с?

Акантов знал, что это была вина самого начальника дивизии. У Акантова не было при полку ни конных разведчиков, ни велосипедистов. Но Акантов был старого закала офицер. Он промолчал.

– Куда же девалась ваша двенадцатая?.. Где она-с?..

– Она там… – махнув рукой в сторону поля, с большой печалью в голосе сказал Акантов.

– То есть где это там?.. Выражайтесь, полковник, яснее.

– Она, ваше превосходительство, вся до одного полегла, ибо, поддавшись панике, она побежала, а убежать от карьером несущейся конницы не могла. Все шестьдесят восемь человек, вместе с командиром роты полковником Тесаковым, изрублены.

– Хор-р-роший, говорят, офицер был!..

– Отличнейший, ваше превосходительство. Георгиевский кавалер за Великую войну…

– Жаль…

– Всех жаль. Детей, особенно, жаль… Чем они виноваты…

– Как это, чем виноваты?.. Зачем бежали?.. Трусость всегда бывает наказана. Я даже и представить себе не могу, как это конница может изрубить пехоту?.. Хорошая пехота…

– Хорошая, ваше превосходительство…

В овраг спускался разведчик. Он шел усталой походкой, запыхавшись, торопился, шел из последних сил, чтобы сообщить что-то важное… Заметив и узнав начальство, он направился к нему:

– Ваше превосходительство…

– Ну-те-с?..

– К железнодорожной станции, с час тому назад, подошли два поезда. Один – броневой, другой – агитационный, он весь в красных плакатах и флагах.

– Сами видели-с?..

– Я был на станции, ваше превосходительство. По-видимому, приехал какой-то театр. Там такой тарарам пошел, гармоника, песни, шум, смех, галдеж… Часовых нет. Сторожевое охранение не выставлено. Я думаю, там будет ночью большое, пьянство, и их можно будет захватить безнаказанно…

– Что вы думаете, поручик, мне-то мало интересно, а за вашу разведку спасибо большое вам.

– Рад стараться, ваше превосходительство.

– Пожалуйте, господа, за мной, – сказало начальство, и стало подниматься из оврага.

Артиллерийские, замученные, лошади, опустив до земли головы, хрустели сеном, подкинутым к их ногам. Пахло разжеванной полынью, дегтем постромок, кожей, сладким запахом конского пота. Ездовые лежали на земле и спали крепким сном. Фейерверкер сидел после своей оседланной лошади. Папироса попыхивала в его зубах. Махорочный душок свивался с запахом лошадей и сена.

Из темноты несся голос начальства:

– Во всем, господа, люблю пулеватость и смелость. Мы – добровольцы, у нас нет отступления. Мы боремся за великое и святое дело. Мы не считаем врага. Грустно, конечно, что побили двенадцатую роту, но унывать не станем. На то и война… Бодрость, бодрость прежде всего… Атаковать будем молча. Окружая станцию подковой… И без выстрела… И без всякого там – ура… Не нужно-с… Излишняя музыка-с… И попрошу не курить и не кашлять… За наших убитых они заплатят вдесятеро… Полковник Акантов…

– Я здесь, ваше превосходительство.

Когда вышли из оврага, темнота окружила. Сильно, по-осеннему вызвездило. Вдали красным дымом курилась станция, с ее станционными огнями, семафорными фонарями и множеством костров. Оттуда чуть доносился гомон многих людей, и чудилось, что там раздается грубый, неистовый смех…