66 градусов северной широты - Майкл Ридпат

— Вы хотите сказать — в тот вечер, когда он покончил с собой?

— Ушел из жизни, — уточнил формулировку Магнус.

— Но я в январе все рассказала вашему коллеге.

— Расскажите нам снова, — нетерпеливо проговорил Магнус, доставая блокнот. Записи Арни с первого допроса, просмотренные им по пути в Селтьярнарнес, были очень отрывочными.

Харпа поняла, что оказалась в безвыходной ситуации.

— В тот вечер я отправилась на демонстрацию, проходившую на площади Эйстюрвёллур перед зданием парламента. Познакомилась там с неким Бьёрном Хельгасоном. После того как демонстрацию разогнали слезоточивым газом, пошла к нему на квартиру.

— Где она находится? — спросил Магнус.

— На холме, у католического собора. Собственно говоря, это квартира его брата. Бьёрн живет в Грюндарфьордюре; он приезжал к брату, чтобы поучаствовать в демонстрации.

— Брат Бьёрна был там?

— Нет, куда-то уехал.

— Что было дальше?

— Мы выпили. Разговорились. Дошли до состояния, чреватого, как я думала, всякими нежелательными осложнениями. Но потом… потом, пожалуй, я струсила. Я была зла на Габриэля. Мне захотелось увидеться с ним. Я позвонила ему, сказала, чтобы он пришел на встречу со мной в бар «Би-пять» на Банкастрайти.

— Что подумал об этом Бьёрн?

— Он выглядел разочарованным, но держался по-джентльменски. Настоял на том, чтобы я записала номер его телефона.

— И что дальше?

— Я отправилась на Банкастрайти. Зашла в бар и принялась ждать. Габриэль все не появлялся. К тому времени я уже здорово подвыпила. Мне начал докучать какой-то студент. Я дала ему пощечину. Он ответил мне тем же. Несколько человек подошли, чтобы защитить меня. Бармен вышвырнул студента на улицу.

— Как звали студента? — спросил Магнус, зная ответ из записей Арни.

— Кажется, Исак, — ответила Харпа. — Не помню.

— Что потом?

— Я получила от Габриэля текстовое сообщение. Что-то вроде: «Пошел купаться. Извини. Прощай». Находясь под градусом, я толком не поняла, что он, собственно, хотел сказать. Пожалуй, сочла, что Габриэль просто издевается надо мной. И вообще я чувствовала себя обманутой в своих ожиданиях, поэтому позвонила Бьёрну и попросила встретиться со мной.

— В какое время это было?

— Не знаю. В полночь? В час ночи? В два? Я тогда сказала вашему коллеге.

«А мой коллега не записал», — подумал Магнус.

— Так. И куда вы пошли с Бьёрном?

— Вернулись на квартиру его брата, — ответила Харпа. — А о произошедшем потом можете догадаться.

— Видели вы его брата?

— Да, но только на следующее утро. Увидела, когда уходила.

— В какое время?

— Не представляю. Не помню. Но когда шла домой — я всю дорогу шла пешком, это я помню, — начала думать о сообщении, отправленном мне Габриэлем. Оно меня обеспокоило, и поэтому, придя домой, я позвонила в полицию.

Эта история была правдоподобной — маловероятной, но возможной. Но одна подробность показалась Магнусу лишенной какого-либо смысла.

— Чего ради вы ни с того ни с сего позвонили Габриэлю Орну? Вы несколько минут назад объяснили мне, что ненавидели его, и для этого существовали вполне основательные причины.

Магнус ждал, пока Харпа морщила лоб в раздумье. Ему казалось, что она силится что-то вспомнить, а не понять, словно главным для нее было повторить то, что уже говорила, а не сказать правду.

— Видимо, я все еще любила его.

— Да бросьте вы! — и не пытаясь сдерживаться, воскликнул Магнус. — Он отвратительно обошелся с вами.

— Да, — сказала Харпа. — Но я действительно тогда слегка перебрала. И потом, у меня не было мужчины после Габриэля Орна, я была нервозной, даже испуганной. Чувствовала себя виноватой.

Магнус покачал головой:

— Я не верю ничему из этого.

— Мне плевать, чему вы верите! — выкрикнула Харпа. — Теперь я сама не знаю, чему верю. После смерти Габриэля все изменилось. Я не помню, почему любила его, не помню, как относилась тогда к нему. Человек, которого я любила, покончил с собой! Да, я ненавижу его. Да, иногда я его люблю. И временами чувствую себя виноватой. Не знаю почему, но это так. — Она силилась овладеть собой. — Теперь я не представляю, почему позвонила ему. Тогда я была совсем другой.

Этому Магнус мог поверить. Конечно, трудно представить, что творится в душе у нормальной женщины, если ее бывший любовник покончил с собой, как бы отвратительно он ни обошелся с ней. Он понимал, что поведение в таких случаях отличается нелогичностью и непоследовательностью.

Но, так или иначе, напрашивалось предположение, не очень-то нравившееся Магнусу.

— Харпа. — Магнус подался вперед, глядя на нее через кухонный стол. — Как думаете, существует вероятность, что Габриэль Орн не покончил с собой?

— Нет, — ответила Харпа. — Ни малейшей. Это было самоубийство. Иначе не может быть. Вы же сами установили это.

— У Габриэля Орна были враги? — спросил Магнус. — Помимо вас, разумеется.

— На что вы намекаете?

— Я просто спрашиваю.

— Габриэля Орна недолюбливали многие. Он был, в сущности, жуликом.

— И мир без него стал лучше?

— Нет! — сказала Харпа. Казалось, она вот-вот заплачет. — Нет! Совершенно нет! Вы искажаете мои слова. Его смерть была ужасной, то же можно сказать и об Оскаре. Почему бы вам серьезно не взяться за это дело и не выяснить, кто их убил?

— Их? — переспросил Магнус с полуулыбкой.

— Его, черт бы вас побрал! Оскара! И не пытайтесь запутать меня, этим вы ничего не сможете доказать. Теперь, пожалуйста, уходите.

— Арни, твоя интуиция тебя не обманула, — заметил Магнус, когда они ехали обратно в центр города. — Понятно, почему Харпа захотела, чтобы отец ушел. Она ведь так и не сказала нам правды.

— Я так и подумал. Полагаешь, разговор следовало вести при Эйнаре?

— Нет, она бы тогда совсем замкнулась, — сказал Магнус. — Арни, записи нужно делать подробнее. То, что ты зафиксировал во время январского опроса, бесполезно. Ты должен заносить в блокнот конкретные вещи. Таким образом ты сможешь уличить людей, когда они путаются в показаниях.

— В то время это не казалось важным, — сказал Арни. — Мы тогда просто выполняли формальность. Большой Лосось ясно дал понять, что это самоубийство, и только. — Большим Лососем коллеги прозвали Снорри Гудмундссона, комиссара национальной полиции. — К тому же я был совершенно измотан после всех тех событий. Я ведь тоже был на демонстрации, и в меня бросали скиром. Мобилизовали всех, в том числе и ребят из уголовного розыска; мы охраняли здание парламента в шестнадцатичасовых сменах. Я, наверное, простоял двенадцать часов подряд, до того как получил приказание расследовать это дело.