Тело Милосовича - Алексей Митрофанов

В то же время он понимал, что если сейчас не воспользуется этим шансом, как вчера не воспользовался тем, то в дальнейшем ему больше не представится случая оказаться так близко к гробу. Сейчас от него уйдет последняя возможность если не разгадать, то хотя бы приоткрыть завесу тайны.

Но что он мог сделать на виду у площади с полумиллионной толпой? Только стоять неподвижно, вытянувшись по стойке «смирно». Он представлял здесь отнюдь не только партию, сколько Россию. Следовательно, надлежало держаться, исходя из этого простого факта.

Вскоре Филатова в почетном карауле сменили другие. С тяжелым сердцем он отошел в сторону. Появилось ощущение, что он участвует в спектакле, который разыгрывается по непонятным ему правилам. Его дурачат, а он ничего не мог сделать, чтобы это остановить. Впрочем, дурачили не его одного, а еще и многих других, но они хотя бы ни о чем не догадывались, и их не мучили сомнения.

Плохо было еще и то, что он своим участием придавал этому спектаклю дополнительную достоверность. Не потому ли Вождь не полетел в Белград, что что-то знал или, по крайней мере, подозревал что-то? Не потому ли не прилетел никто из государственных лидеров других стран, даже бывших?

От возмущения у Филатова перехватило дыхание. «Нет, этого не может быть, — решил он после недолгого размышления. — Такой масштабный обман организовать трудно. Скорее всего, все происходит честно, а гроб Мира велела не открывать, чтобы продемонстрировать обиду на предателей. Слыханное ли дело, выдать бывшего легитимного главу государства на расправу международному и не очень-то нелегитимному суду?»

Выступающие сменяли друг друга. Одни говорили хорошо, другие не очень. Филатов подумал, что он мог бы сказать гораздо лучше многих, и поискал глазами распорядителя. Тот старательно отводил взгляд в сторону, делая вид, что ничего не замечает. «Ладно, — решил Филатов, — не хочешь давать слова — я сам выйду, без твоего разрешения». Он встал в хвост длинной очереди к микрофону. На него покосились несколько человек, но ничего не сказали.

Вдруг на его плечо по-свойски опустилась чья-то ладонь. Он вздрогнул.

— Здравствуй, Александр! — произнес над ухом знакомый голос.

«О нет, только не это!» — мысленно запротестовал Филатов. Нехотя он повернулся и увидел перед собой довольную и жизнерадостную физиономию Милоша. Тот изображал искреннюю радость от встречи, и Филатову пришлось натянуто улыбнуться в ответ.

— Как самочувствие после вчерашнего? — заговорщицки подмигнув, спросил Милош. — Голова не болит?

— Нет, все нормально.

— Все понравилось?

Он кивнул.

На рукаве у Милоша, как и у всех на сцене, была траурная повязка, свидетельствовавшая о том, что он участник церемонии. Следовательно, он действительно официальное лицо, а не самозванец, теперь сомнений быть не могло.

В очереди к микрофону перед Филатовым стояли еще человек пять. Распорядитель мигом оценил обстановку и прислал помощника сказать, что выступят только два человека и на этом церемония закончится, а то они не укладываются во время. Филатову показалось, что перед этим они с Милошем обменялись многозначительными взглядами.

— Знаешь что? — сказал Милош, который к этому времени уже окончательно перешел на ты. — Я предлагаю отбыть к месту погребения.

— А не рановато ли? — засомневался Филатов.

— В самый раз! — энергично возразил Милош. — Ты представляешь, что потом будет твориться на дорогах, когда вся эта масса народу двинется с места? Мы намертво застрянем в пробках. А так мы на хорошей машине мигом домчимся и подождем всех на месте. Да и холодно к тому же. Ты разве не замерз?

— Замерз, — признался Филатов.

День был холодным и ветреным, и его легкое пальто спасало от холода только в первые полчаса митинга, а потом он мерз все сильнее и сильнее.

— Вот! — обрадовался Милош. — Надо выпить, а то мы погибнем. А там уже все приготовлено.

Филатов прикинул, что, пожалуй, Милош прав. Выступить ему уже не дадут. К гробу больше не подойти. А даже если бы он и приподнял гроб, то большого смысла в этом нет. Скорее всего, там лежит балласт. А крышку не приподнять, потому что она привинчена болтами, которые голыми руками не отвернуть. Все предусмотрено. Стало быть, незачем здесь больше оставаться. А на месте, ожидая процессию, он что-нибудь придумает.

— Поехали, — решился он.

Машина Милоша стояла в переулке. Это был тот же автомобиль, что подвозил Филатова вчера от кафе «Русский царь». Милош сел рядом с водителем, Филатов устроился за ним. Они объехали центр города и устремились к окраинам. Дома постепенно становились все ниже, а улицы — уже. Потянулись старые районы, появились красные черепичные крыши. Раньше Филатов сюда не забирался.

Вдоль шоссе на Пожаревац стояли люди с цветами и венками.

— Кто они? — поинтересовался Филатов.

— Жители окрестных деревень, — ответил Милош. — Вышли проститься со Слободаном.

Филатов отметил про себя, что желающих проститься было много. Не похоже, чтобы они пришли по принуждению.

В городках, через которые они проезжали, на тротуарах вдоль дороги тоже стояли люди. Они держали цветы, венки и портреты Слободана. Многие были в трауре. И в Белграде, и здесь портреты были одинаковыми. И значки у них были такими же. Значит, к похоронам готовились централизованно и основательно, потратив на них немалые деньги. Филатов прикинул, что вся эта атрибутика вместе с арендой автобусов и обеспечением питанием приезжих должна была обойтись в несколько миллионов долларов. Могла ли партия позволить себе потратить столько денег? Вряд ли. Не обошлось здесь без денег семьи, а может быть, и без государственных средств, выделенных негласно. Его подмывало спросить об этом Милоша, но он молчал. Все-таки тот из стана политических противников Слободана, отстранивших его от власти. Как минимум он не сочувствует его смерти, если, вообще, не торжествует сейчас. Хотя кто его знает?

— Любили его в Сербии? — полуутвердительно спросил Филатов.

Милош оглянулся:

— Не все.

— Но многие?

— Да, можно сказать и так, — согласился тот.

— Большинство? — предположил Филатов.

— Нет, вряд ли, — принялся отрицать очевидные вещи Милош.

— Большинство! — уверенно возразил Филатов. — Я таких похорон еще не видел.

Филатов понимал, что этим спором Милоша ни в чем не переубедит. Тот останется при своем мнении, а он — при своем. Но он опасался, что Милош опять заведет разговор о своей дочурке, а слышать о ней он больше не хотел, тем более сейчас. Он чувствовал, что еще долго не захочет пить тот сорт виски, что стоял у них на столе вчера. Тот будет ассоциироваться у него с рассказами Милоша о своей дочери, отбивая тягу к алкоголю.