Жизнь способ употребления - Жорж Перек

Эта многопрофильная деятельность удовлетворяла честолюбие Роршаша, его стремление к власти, его пристрастие к интригам и разглагольствованиям, но никоим образом не унимала его «творческую» ностальгию: за пятнадцать лет ему все же удалось записать в свой актив два проекта, две учебные программы, предназначенные на экспорт: первая, «Дудун и Мамбо», была связана с преподаванием французского языка в черной Африке; вторая — «Конас и Анакос» — строилась по абсолютно идентичному сценарию, но имела целью «приобщить учащихся лицеев „Альянс Франсэз” к красоте и гармонии греческой цивилизации».

В начале семидесятых до Роршаша дошли слухи о проекте Бартлбута. В то время, — хотя Бартлбут уже пятнадцать лет как вернулся из своего путешествия, — никто не был в курсе дела. Те, кто мог об этом что-то знать, рассказывали мало или не рассказывали вообще ничего; остальные знали, например, что мадам Уркад поставляла ему коробки, или то, что он распорядился установить в комнате Морелле странный механизм, или то, что он со своим слугой двадцать лет путешествовал по всему свету, а Винклер в течение этих двадцати лет получал со всего света по две посылки в месяц. Но никто не знал, как все эти элементы на самом деле связаны, как, впрочем, никто особенно и не стремился это узнать. А Бартлбут, — даже если и догадывался, что мелкие секреты, окружавшие его существование, являются поводом для противоречивых и часто бессвязных гипотез, а иногда даже и для весьма нелестной мимики, — и думать не думал, что однажды его проекту кто-то сможет помешать.

Но Роршаш воодушевился: отрывочные сведения о двадцатилетних странствиях, о разрезанных, вновь составленных, вновь склеенных и т. д. картинках, об историях Винклера и Морелле натолкнули его на мысль о большой программе, в которой он предполагал — ни много, ни мало — раскрутить проект англичанина.

Разумеется, Бартлбут отказался. Аудиенция длилась четверть часа, после чего он распорядился проводить Роршаша до дверей. Но отступать Роршаш не собирался: он опросил Смотфа и других слуг, извел вопросами Морелле, который излил на него поток объяснений, одно абсурднее другого, надоел Винклеру, который упрямо молчал, поехал в Монтаржи ради беседы — совершенно безрезультатной — с мадам Уркад и в итоге отыгрался на мадам Ношер, которая мало что знала, зато охотно фантазировала.

Поскольку ни один закон не запрещает рассказывать историю человека, который рисовал морские пейзажи и изготавливал пазлы, Роршаш решил игнорировать отказ Бартлбута и представил в Дирекцию Программ проект передачи, которая походила одновременно на «Шедевры в опасности» и «Великие битвы прошлого».

Положение Роршаша на телевидении было слишком значительным, чтобы его идею могли отвергнуть. Но оно было и недостаточно влиятельным, чтобы ее могли быстро осуществить. Три года спустя, когда уже серьезно больному Роршашу пришлось за считанные недели сворачивать всю свою профессиональную деятельность, ни один из трех телеканалов еще не определился с принятием его проекта, и сценарий был еще не закончен.

Слегка опережая события, все же небесполезно отметить, что инициатива Роршаша будет иметь для Бартлбута самые серьезные последствия. Именно из-за этих неурядиц на телевидении об истории Бартлбута узнает Бейсандр. И любопытно то, что Бартлбут придет тогда именно к Роршашу, дабы тот порекомендовал ему оператора, который поехал бы снимать последнюю фазу его проекта. Впрочем, это ему никак не поможет, а напротив — еще глубже затянет в сеть препон и противоречий, непосильное бремя которых, как он знал уже многие годы, ему предстояло вынести.

На третьем, у Альтамонов, готовится традиционный ежегодный прием. В каждой из пяти фасадных комнат квартиры будет устроен фуршет. В комнате, обычно используемой как малая гостиная, — это первое помещение, в которое посетитель попадает из просторной прихожей и за которым следуют курительная-библиотека, большая гостиная, будуар и столовая, — уже свернули ковры, открыв для обозрения утонченный наборный паркет клуазоне. Почти всю мебель вынесли; осталось лишь восемь лакированных деревянных стульев со спинками, украшенными сценами восстания боксеров.

На стенах нет картин, поскольку стены, как и двери, являются сами по себе украшением интерьера: они обиты расписанными холстами — роскошной панорамой не без эффектов обманки, — которые, судя по всему, являются заказанными для этой комнаты копиями с более старых оригиналов, изображающих жизнь в Индии, такой, какой ее мог представить себе обыватель второй половины девятнадцатого века; сначала — буйные джунгли, населенные обезьянами с огромными глазами, затем — поляна на берегу пруда, в котором плещутся и обливают друг друга водой три слона; далее — соломенная хижина на сваях, перед которой женщины в желтых, небесно-голубых и бледно-зеленых сари и мужчины в набедренных повязках сушат чайные листья и корни имбиря, в то время как остальные, сидя перед деревянными рамами, раскрашивают квадратные кашемировые платки с помощью резных колодок, которые они окунают в горшки с растительными красками; и, наконец, справа — классическая сцена охоты на тигра: между двойными рядами сипаев, потрясающих трещотками и цимбалами, выступает слон в роскошной попоне и в прямоугольном, прикрывающем лоб покрывале с бахромой, помпонами и вышитым красным крылатым конем; на шее у толстокожего пахидерма сидит, скрючившись, погонщик, а за ним, в балдахине, восседают европеец с рыжими бакенбардами, в колониальном пробковом шлеме, и магараджа, чья накидка усыпана драгоценными камнями и чей белоснежный тюрбан украшен длинным султаном, скрепленным огромным алмазом; перед ними, из зарослей, за которыми начинаются джунгли, припав к земле и изготовившись к прыжку, выглядывает дикий зверь.

В центре стены слева — значительных размеров камин розового мрамора с большим зеркалом; на каминной полке — высокая хрустальная ваза прямоугольной формы, заполненная иммортелями, и копилка в стиле начала века: это фигурка чуть склонившегося негра с широкой улыбкой; на нем просторная шотландская накидка с преобладанием красного цвета, белые перчатки, очки в стальной оправе и цилиндр, украшенный stars and stripes с крупной сине-красной цифрой «75». Его левая рука вытянута, правая сжимает набалдашник трости. Если положить в протянутую ладонь монетку, то рука поднимается, и монетка тут же неумолимо заглатывается; в виде благодарности механический негр раз пять-шесть дергает ногами в определенной последовательности, что с большой натяжкой может сойти за джиттербаг.

Всю заднюю стену занимает застланный белыми скатертями стол на крестообразных подставках. Угощение, которое будет предложено на фуршете, еще не выставлено, если не считать пяти омаров с ярко-красными панцирями, выложенных звездой на большом серебряном блюде.

На табурете, между столом и дверью, что выходит в большую прихожую, откинувшись к стене, вытянув и слегка расставив ноги, сидит единственный в этой сцене живой персонаж — слуга в черных брюках и белой тужурке; это мужчина лет тридцати; с выражением неимоверной скуки на круглом красном лице он читает аннотацию романа, на обложке которого изображена почти обнаженная женщина с длинным мундштуком во рту, лежащая в гамаке и направляющая прямо на читателя маленький револьвер с перламутровой рукояткой: