Утро ночи любви - Наталья Андреева

– Какую татуировку? – вздрогнул Эдик.

– Змея. Кобра.

– Ну, видишь ли... Это символ.

– Символ его?

– Царской власти, – рассмеялся вдруг Эдик. – А что? Разве не царица?

– Но во всю спину!

– А букв там нет? Каких-нибудь надписей?

– Чего не видел, того не видел, – развел он руками.

– Вот надписи сказали бы о многом, – задумчиво посмотрел в потолок Эдик. – Быть может, ты не все татуировки рассмотрел? Кстати, как ты сумел увидеть ее спину? На дворе холод собачий. Вряд ли она загорала у бассейна.

– Это вышло случайно. Я вошел без стука и... Увидел ее в ванной. Я смотрел только на змею. Честно!

– Хороша?

– Да!

– Это аспид-то? Пресмыкающееся?

– Чего пристал? Я тут же ушел! Извинился и ушел!

– Я так и понял.

Он разозлился. Это Мотало еще и острит! Буркнул:

– Знаешь, я, пожалуй, пойду. Ты сегодня не в настроении.

– А не много ты сегодня бегаешь, Андрон? Аж запыхался. Спортом, что ли, решил опять заняться?

– Меня Оля ждет, – соврал он.

– А... Косноязычная мадонна. Как же, помню.

– У тебя и такой нет.

– Я лучше картинки посмотрю, – усмехнулся Эдик. – Журнал «Плейбой». Все лучше, чем твоя Оля.

– Вопрос спорный... Впрочем, желаю приятно провести время.

– Я не буду тебя провожать, не возражаешь?

– Сам дорогу найду.

– Дверь за собой закрой, пожалуйста.

– Да, пожалуйста!

Эдик опять уткнулся в книгу, а он вышел, демонстративно хлопнув дверью. Щелкнул замок. Вот и поговорили!

* * *

На следующий день он собрался с духом и опять пошел к Алине Вальман. Этим двум дамам больше не удастся его смутить, они, конечно, изобретательны, но и он, Андрюха Котяев, не лыком шит. Просто давно не попадался достойный противник. За годы работы в розыске он заметно раздобрел, поднаторел на бытовом пьянстве и происходящих на этой почве драках, порою со смертельным исходом. В маньяков верить перестал, над криминальными сериалами смеялся, работу свою считал скучной и чем дальше, тем чаще думал о пенсии.

Странная штука жизнь: все время чего-то ждешь. Зимой – лета, летом – отпуска, и все время – Новый год. В отпуск и в Новый год с тоской ждешь, когда праздник кончится. Не хочешь об этом думать, но каждый день невольно ловишь себя на мысли, что ждешь. Когда рождается ребенок, с нетерпением ждешь его первых шагов, потом первого слова, дальше первого сентября, чтобы отвести его, наконец, в школу. Потом ждешь выпускного и какой-то определенности: техникума или института. Если ждешь армии, то потом ждешь, когда вернется. Ждешь своей квартиры, потом размена, чтобы жить от этого же ребенка отдельно. Ждешь внуков, потом ждешь, что тебя, наконец, поймут их родители. Ждешь, когда пройдет болезнь, потом с надеждой ждешь, что к этой старой болезни не добавятся новые. Так проходит жизнь. Единственное, чего не ждешь – смерти. Она приходит в результате всех этих ожиданий и до последнего кажется, что момент еще не настал. Ну как же? А Новый год? А лето? Вот с этой мыслью все и заканчивается.

...Он потоптался у калитки, пытаясь определить, живой ли глазок? Прислушался: тишина. Потом позвонил. Не открывали долго. Постоял в раздумье: уйти, не уйти? Алина, скорее всего, уехала в Москву, погода плохая, развлечений никаких, а там кипит жизнь, манят сияющие витрины магазинов, до которых она большая охотница. Так, во всяком случае, пишут. Шагов он так и не услышал, но дверь внезапно открылась.

– Как на работу сюда, – заметила Гена.

– Я вчера не сдержался. Не стоило так, – промямлил он.

– Заходи.

Она посторонилась. Спросил с нажимом:

– Хозяйка дома?

– Дома.

– А... где? – поинтересовался с легкой заминкой.

– В гостиную проходи, – усмехнулась Гена.

Очутившись опять в раю, он впервые обратил внимание на то, что рай-то странный. В первый визит и дом, и участок Котяева словно ослепили, но теперь он заметил, что все здесь какое-то недоделанное что ли, неухоженное. Словно паутиной затянуто. Наступил на газон – хлюпнула вода. Кусты не подстрижены, завядшие цветы никто не обрывает. Пригляделся – зеленая стена посреди газона, оказывается, прячет беседку! И до всего этого никому нет дела, работы никакой не ведется. Странно все это. С такими-то деньгами! Ненормально.

Вот именно: ненормально. Он наконец-то нашел нужное слово. Алина Вальман – пациентка этой психобольницы, а Гена ее охрана. Вот на что это похоже!

Он все пытался понять правила игры, но не мог. Сегодня заставили ждать, и долго. Сидел в гостиной, рассматривал картины на стенах, потом статуэтки и вазы и, наконец, ковер на полу. Пришла Гена, спросила:

– Чай? Кофе? Или, может, водки?

– Не надо. Я так посижу. У вас тут как в музее, – невольно вздохнул он.

– Ну смотри.

– А... где Алина Александровна?

– Она одевается. Мы не ждали гостей.

– Вопрос можно?

– Валяй.

– Ты ей не родственница?

Гена расхохоталась.

– А кто? Прислуга?

Она перестала смеяться.

– Я здесь живу, – услышал он.

– Значит, подруги?

– Я здесь живу, – повторила Гена.

И в этот момент появилась Алина Вальман. Вопреки словам Гены она была скорее раздета, чем одета. Его взгляд невольно уперся в открытые глубоким вырезом груди красивой грушевидной формы. Кожа словно светилась изнутри, отчего вокруг женщины создавалась особая аура, чувственная, волнующая воображение. И опять этот запах. Похоже, Алина что-то втирала в кожу, какой-то особый состав. Теперь он видел и ее руки, шею, плечи... На левом плече была татуировка: какие-то буквы. Не русские, не английские, не иероглифы. Он попытался запомнить хотя бы первые несколько букв, чтобы потом пересказать Эдику.

– Я знала, что вы вернетесь. – Ее голос звучал низко, казалось, этим Алина подчеркивала доверительность их отношений. Он невольно поежился.

– А почему сразу все не рассказали?

– Смотря, что вы хотите услышать. Все еще не желаете курить?

– Нет, – отрезал он.

– А водки? Не хотите?

– Не хочу.

– То, чем вы занимаетесь, опасно.

– А у меня оружие есть. Я, кстати, неплохо стреляю, – невольно похвастался он.