Страна Арманьяк. Рутьер - Александр Башибузук

Попытался оглядеться и приметил лейтенанта ван дер Вельде, который каждым взмахом своего чудовищного цвайхандера прорубал целые просеки в германском строе. Рядом с ним отчаянно вертел глефой Тук и рубились спитцеры, уже давно сломавшие свои пики.

Все пошло вразнос…

– Стро-о-ой! Строй, сукины дети! Все в строй!..

Рутьеры, повинуясь команде, стали сбиваться в шеренгу и теснить шаг за шагом дойчей. Кутильеры подавали спитцерам брошенные и запасные пики и тоже становились рядом. Сбежали с редутов арбалетчики, расстрелявшие все болты, и присоединились к фаланге.

Вопли, треск, лязг металла, стоны и крики слились в сплошной гул, бившийся в такт ударам сердца.

– Впер-р-ред!!! Кр-р-ровавый Крест!.. – в диком непонятном восторге заорал я и плечом к плечу с остальными рутьерами врезался в дрогнувших и попятившихся германских кнехтов.

– Ur-r-ra-a-а!!! – Рубанул по шапелю убегающего кнехта, развалив ему голову почти пополам. Догнал второго и всадил между лопаток граненый шип баклера. Сбил в сторону палаш третьего и, снеся его ударом плеча с ног, воткнул кривой клинок тальвара дойчу в горло…

Внезапно в мозгах, полных эйфории и адреналина, мелькнула трезвая и очень страшная мысль… Рибодекины!

– Ло-о-ожись!!! – заорал на инстинктах современного человека, привыкшего живо шлепаться на землю при первой опасности обстрела, и сразу поправился, осознав, что рутьеры меня не поймут: – На-а-азад, вашу мать!.. Назад, на редут!!!

Грохот…

Клубы дыма…

Сильный удар в грудь…

Звон и темнота…

– Ты это куда собрался? Возвращайся и запомни: Арманьяки никогда не бросают незавершенные дела. – Невысокий плотный мужчина с бородкой клинышком, в готическом доспехе и котте с вышитым на ней геральдическим щитом с червлеными львами по четвертям на серебряном фоне, остановился рядом, строго, но добро посмотрел, потрепал меня по голове и скрылся в тумане.

– Ах, Жан… вечно ты спешишь… – Маленькая изящная девушка в богатом шитом золотом платье и с младенцем на руках рассмеялась, рассыпав серебряные колокольчики, тряхнула волной необычайно красивых золотистых волос и проведя ладошкой у меня по лбу, тоже исчезла в тумане.

– Иди ко мне… Ид-и-и… – Перед глазами появилось строгое, очень красивое женское лицо, обрамленное монашеской черной накидкой, и внезапно белый туман вокруг исчез, сменившись ударившим в глаза солнечным светом.

Я приподнялся на локтях и сразу застонал от тупой боли в груди…

Оглянулся по сторонам.

Трупы… Лужи крови… Мерзкий запах свежей требухи и дерьма…

Черт, черт, черт… Где я и при чем здесь мой отец, мать и Жанна… Твою же душу богу в качель…

– Он живой! Капитан наш живой! – раздалось рядом сразу несколько криков, и вместе с ними пришло осознание происходящего.

Уперся руками в землю, встал на колени, и сразу несколько сильных рук поставили меня на ноги.

– Назад, на редут!.. Они сейчас будут стрелять!..

– Дойчи отступили, капитан!

– Мы их разбили!

Оперся на подставленное плечо и, волоча за собой на запястной петле тальвар, поковылял в сторону редута. Дошел, сел, оперся спиной о фашины и увидел влетевшего на мост герольда. Точнее – персевана. Совсем юный парнишка осадил коня, спрыгнул на землю и, выдав из трубы затейливую трель, торжественно прокричал:

– Его светлость герцог Бургундии, Фландрии и Брабанта Карл Смелый повелевает вам отступить и вернуться в лагерь. Император Священной Римской империи Фридрихус Габсбург прислал парламентеров и запросил мира. Слава Бургундии!

Во как…

Не обращая внимания на служку герольда и практически не понимая, что он там лепечет, скосил глаза на свою кирасу…

Грудная пластина была проломлена насквозь. В дыре застряло небольшое свинцовое ядро…

Совсем маленькое…

Сантиметра три в окружности…

В меня попало ядро из кулеврины! Млять!!!

А я живой!!!

– …монсьор… монсьор… Победа! Мы победили…

Поднял голову и увидел своего верного эскудеро Уильяма Логана по прозвищу Тук. Шотландец улыбался во всю свою раскрасневшуюся грязную физиономию и что-то орал. Доспех на нем – такой красивый и щегольской еще с утра, превратился в некое подобие помятой и дырявой консервной банки. В откинутом на затылок саладе торчал обломанный арбалетный болт, пробивший гребень шлема, забрало выломано, а правый наплечник вырван с корнем, обнажив стеганый гамбизон и обрывки ремней… Но живой, братец Тук…

А где Иоахим? В памяти отложился «кадр», в котором лейтенант, воя волком от отчаяния, пытался вырвать из зарубленного германского латника свой намертво застрявший в нем цвайхандер…

– Где ван дер Вельде? – Поймал за котту первого попавшегося под руку спитцера и дернул к себе. – Отвечай, козлорогий, где Иоахим?

По потупившимся глазам все понял…

– Помоги… – Встал на ноги и с ужасом понял, что компании у меня уже нет. Вокруг толпится от силы двадцать человек, и еще столько же лежит за редутом… Окровавленные, страшно изрубленные, но, к счастью, живые… Компания умерла… Как до этого умирала четыре раза, по рассказам Гуутена… Умирала и возрождалась.

И возродится опять! Я это сделаю!..

Нащупал рукой рукоятку тальвара и вскинул клинок вверх:

– Кровавый Крест бессмертен!!! Да здравствуют рутьеры!!!

– Кре-э-э-эст!!! – В небо полетел торжествующий рев наемников, который неожиданно поддержала кучка оставшихся в живых ломбардцев и их лейтенант конт Винченцо де Гримальди. В изрубленном доспехе, истекающий кровью, но живой и, как всегда, пьяный вусмерть.

– Зачем сплошные лафеты на серпентинах? Это же не бомбарды. Вот ответьте мне, мэтр…

Я, удобно расположившись в кресле, пытался понемногу прогрессорствовать, тяготясь своей вынужденной бездеятельностью. Клятое ядро из кулеврины мало того что проломило мне кирасу, нанеся материальный урон примерно в пять флоринов, это если не во все десять, – так оно еще попутно надломило мне три ребра и здорово ушибло грудь. Теперь я даже до сортира передвигаюсь с костыликом черепашьей скоростью. Чувствую себя лучше, конечно, чем в первый день после сражения, но все равно еще хреновато…

Как я вообще выжил? Могу только догадываться. Либо германские канониры в спешке пороху в ствол рибодекина недоложили, либо ядро уже потеряло убойную силу, задев кого-нибудь передо мной. Не знаю… Но живой и почти здоровый. Самуил говорит – через пару недель танцевать смогу, ну так это я и сам знаю.

Хренов тет-де-пон! В живых осталось всего тридцать два человека, и из них сейчас в лазарете валяется десять. Восемь умерли в первую же ночь… еще двое – на следующий день. Оставшиеся жить-то будут, а вот полноценно служить уже не смогут…