Девочка-тайна - Елена Нестерина

… – Саш, а как ты думаешь, – спросила Оля, похлопывая ладонями себе по локтям, чтобы хоть как-то согреться, – что она там делает? Всё так же просто ходит, смотрит и ощущает, что она одна на белом свете?

Сашка пожал плечами и сказал:

– А может, у неё просто проблемы в семье. Её не понимают там или не любят… Как у нашего Савиных – его же папаша дома строит, орёт, бьёт за любую мелочь, вот Савиных и выделывается в школе, положительных эмоций набирается. Потому что дома только отрицательные.

Оля знала, что папаша у Димки вредный, но чтобы до такой степени… И потому оторопела. Бедный Димка…

– Так вот и Гликерия: или её замучили дома позитивом, вот она и пытается сменить обстановку, или ей правда тоскливо…

– Поэтому она и хочет усилить ощущение того, как ей одиноко, – сообразив, подхватила Оля. – И всё-таки, кто её знает…

Они замолчали.

– Я замёрзла, Саш, – наконец, проговорила Оля, стараясь отогнать мысли о том, чего понять невозможно. В наползающей на кладбище тьме они были особенно неприятны. – Да и вообще… Как-то мне тут… Не по себе.

Оля сказала так – и ей стало совсем беспокойно и тревожно. Хотелось доброго понятного мира, тёплого дома. Радости, а не тоски, веселья, а не грусти. А ещё – любви, а не страдания и скорби.

Неужели Сашка почувствовал это? Так или иначе, но он вдруг приблизился к Оле, взял её за ледяные ладошки (перчатки она сегодня забыла), притянул их к своим губам. И прошептал:

– Не бойся, Оля. Правда не бойся. А знаешь почему? Потому что я тебя люблю.

Что там говорила Гликерия? Целоваться где-нибудь в самом жутком, самом страшном месте – и чтобы ни до чего, кроме как друг до друга, не было дела – это романтично? Оля верила и не верила, что всё происходит на самом деле – так это было прекрасно! И всё – правда! На самом деле услышать признание в любви – и именно от того, от кого давно его ждёшь, на самом деле целоваться с ним, когда вокруг сгущается мрак и ветер воет всё ужаснее… А им двоим не страшно! Им не страшно – им прекрасно!!!

Не разжимая объятий и глядя в глаза друг другу, Оля и Сашка стояли долго-долго. Почему они раньше не решались? Почему – ведь они вместе уже скоро год? Если бы кто узнал – конечно, не поверил бы (вот потому и не знал). Олю останавливали слова мамы: не надо торопиться начинать отношения, пусть подольше продлится время просто дружбы. Почему? Потому что дружба случается только в детстве, которое проскочит – не заметишь. А взрослые отношения будут всю жизнь, и схема у них одинаковая, только с вариациями. А ещё она говорила, что первый поцелуй должен быть так вовремя и таким удачным, чтобы запомниться навсегда. Как мама оказалась права – романтические сумерки, странное-престранное место, действительно безлюдное, не мешающее им с Сашкой быть одним и всеми клеточками души чувствовать их любовь – поцелуй при таких обстоятельствах забыть нельзя! И всё это подарила им спасённая Гликерия.

Которая…

Кстати, где она?

И снова, не сговариваясь, Саша и Оля подумали об одном и том же. Где? Так и блуждает во мгле? И, как не хотелось парочке размыкать объятия, Сашка взял Олю за руку, и они осторожно, стараясь не сходить с широкой центральной дорожки, двинулись по кладбищу. Хорошо, что трава на каменистой почве росла скудно, да и выгорела за лето, а ветра унесли иссушенные былинки в степь. Дорожка и в сумерках была видна, оставалась ровной, так что вряд ли можно было бы упасть, запутавшись в траве, и получить разрыв сердца (как случалось с гуляющими в темноте по кладбищу людьми – если верить страшным историям). Оля и Сашка шли осторожно, но решительно.

Гликерию они обнаружили в дальнем конце погоста, она стояла на обрыве. Кладбищенская ограда тут совершенно развалилась и сыпалась вниз по склону. И процесс этот явно продолжался – каменистая почва тут и там отваливалась пластами. Обхватив руками плечи, Гликерия смотрела вдаль. Там – далеко, не видное сейчас из-за наползающей темноты, находилось море, внизу простиралась степь и виднелись еле различимые развалины брошенного хутора.

Оля и Сашка молча подошли к Гликерии. Но это она стояла на кирпичном пеньке – остатках столба ограды. А Оля… Оля, кажется, наступила на чью-то поплывшую вниз могилу… Во всяком случае, ей показалось, что сухая белая кость мелькнула у неё под ногами. А из осыпающегося бугра – совершенно точно! – торчал угол развалившегося гроба…

Инстинктивно отшатнувшись, Оля взмахнула руками и, ища опоры, схватилась за Гликерию. Обе девочки чуть не полетели вниз – Сашка их вовремя подхватил.

– Я вас замучила, – извиняясь, проговорила Гликерия. – Всё, уезжаем, поздно уже. Просто здесь так здорово… Как на окраине миров. Холодно, одиноко, бесприютно. И жить сразу хочется так яростно!.. Но пойдёмте, пойдёмте.

Даже в темноте она, видимо, заметила ужас в глазах Оли.

– Не бойся, – просто и тепло сказала Гликерия, – кого тут бояться? Покойников? На кладбище, как и везде, надо бояться только живых. Пойдёмте скорее, надо ехать.

И она зашагала вперёд, как заметила Оля, старательно не наступая на могилы, даже едва заметные.

Парк пришлось перенести на следующий раз. А сейчас решено было ехать по домам.

Снова был скутер, снова ледяной ветер в лицо, тряска по ухабам и рытвинам. Один раз они даже завалились на повороте – Гликерия, которая снова села за руль, не справилась с управлением. Водитель, кстати, она была посредственный, но смелый.

А остановив скутер у подъезда Оли и снова благодаря за спасённую жизнь, Гликерия добавила:

– Вы простите, если я вас загрузила. Я сегодня испугалась. Уже потом, как увидела, что именно там в спортзале на меня падало, и как поняла, что это всё могло меня прибить. Что вот она была – смерть. Когда она подходит совсем близко, что-то в голове сбивается… Но мы славно погуляли. Жизнь такая призрачная. А сейчас я её снова полюбила.

Оля вздохнула с облегчением, когда Гликерия уехала – потому что переживала: ведь в прошлый раз новенькая довезла её до совершенно другого жилья в другом районе. И сейчас ничего не спросила – не удивилась, поверила. Или забыла, куда подвозила в прошлый раз… Странная какая девушка всё-таки, странная.

– Настоящий гот никогда не признается, что он гот. Вот такое у них правило, – сообщил Оле Сашка, глубокомысленно подняв палец.

И тоже умчался – после долгого поцелуя, за которым не должно следовать ни прощальных речей, ни объятий, шагнул в темноту и растворился. И Оля побежала в подъезд. Такого потрясающего, такого мощного по ощущениям и невероятного по событиям дня в её жизни не было ни разу. Оля всегда знала, что ей будет везти в любви – но чтобы так!..

* * *

За прогул уроков Марина Сергеевна влепила в дневники Сашки и Оли по замечанию. И Гликерии тоже. А рядом пометила: «Прошу родителей явиться в школу для объяснения». Гликерия покладисто кивнула, убрала дневник в рюкзак. И на следующий день подошла к Марине Сергеевне. Протянув ей дневник, она пояснила: