Грустный оптимизм счастливого поколения - Геннадий Козлов

Я включил прибор в сеть. Дым не пошел, а на передней панели обнадеживающе загорелись некоторые сигнальные лампочки. Нажимаю кнопку «пуск» – цифровой вольтметр заморгал, но перфоратор молчит, как мертвый. Пытаюсь сообразить, в чем дело? Время идет, и народ за шкафом уже нервничает. Наугад дергаю провода, и тут же комната наполняется пулеметной очередью перфоратора. Всеобщее ликование. Я вижу, что перфоратор колотит все дырки подряд без всякого разбору, но эти детали уже никого не интересуют. Успех был тут же тщательно зафиксирован.

После торжественного пуска я еще пару недель копался в электронных платах, пока не устранил все ошибки и не довел прибор до ума. Мы его ласково назвали «ПУП», что означало «прибор управления перфоратором».

Смело браться за незнакомое дело стало со временем нашим правилом. Не всегда нам сопутствовал успех на этом пути, но в большинстве случаев мы добивались задуманного.

С появлением «ПУПа» вся наша жизнь сильно изменилась. Во-первых, в комнате стоял непрерывный стук перфоратора. Во-вторых, мы попали в полную зависимость от вычислительной машины, поскольку теперь все наши экспериментальные данные были понятны только ей.

В ту пору в лаборатории было всего две подходящих нам машины, и для работы на них всегда стояла очередь. Нам доставалось только самое позднее время, но мы были рады и этому. Хуже всего было то, что машины без конца отказывали, и очень редко нам удавалось до полуночи закончить работу. Теперь у нас были горы необработанных перфолент.

Стало ясно, что настало время добывать свою машину. К такому выводу пришли не мы одни. Спрос в стране на вычислительную технику был такой, что вся она распределялась через Госплан, так что нам ничего не светило.

Я уже много раз убеждался в том, что, как только вопрос встает ребром, решение обязательно находится. Нашлось оно и в этот раз, но оказалось для меня весьма дорогостоящим.

Прошел слух, что вычислительный отдел ФИАНа заключил договор с венгерской фирмой на поставку десяти компьютеров, специально предназначенных для автоматизации физических экспериментов. Слух, как спичка, поджег костер наших желаний. Я пошел к Прохорову и изложил ситуацию. Он уже был в курсе и сказал:

– Давай действуй, а там посмотрим.

Смысл второй части его наказа мне не был понятен, и я не придал ему должного значения. А зря! Хотя, может быть, и нет, ибо развитие ситуации в противоположном случае неизвестно.

Начальник отдела вычислительной техники встретил меня не очень приветливо и сказал, что желающих заполучить машину много и он будет выбирать счастливчиков по важности и качеству проектов. Началась длительная волокита, окончившаяся одобрением нашего проекта. Но машин все не было и не было.

Главным событием начала семидесятых годов стал переезд лаборатории колебаний в новое, специально построенное здание. Прохоров бился над этим строительством почти десять лет, и вот в 1973 году стройка была наконец закончена.

Для группы Ирисовой отвели пять лабораторных модулей по тридцать шесть квадратных метров, кабинет и небольшую мастерскую. В результате вместо десяти квадратных метров мы с Волковым и еще несколькими сотрудниками сразу получили восемьдесят. Помещения были светлые и просторные. Переезд и обустройство на новом месте заняли несколько месяцев.

Ирисова добилась превращения разросшейся группы в сектор. Я стал руководителем группы и получил должность старшего научного сотрудника. В то время это была одна из самых трудных ступенек на жизненном пути научных сотрудников. Коллеги подчас оставались младшими научными сотрудниками вплоть до пенсии.

Вскоре после переезда в новое здание в институт наконец поступили долгожданные венгерские машины, и мы получили одну из них. Тут-то выяснился скрытый смысл фразы, сказанной Прохоровым в начале всей эпопеи: «Давай действуй, а там посмотрим».

Оказалось, что он поручал мне только раздобыть машину, а определение ее владельца оставлял за собой. Получилось же так, что машину выделили под конкретный проект (как и все остальные), и отобрать ее у нас было теперь трудно. Я был обвинен в нарушении договоренности, и наши отношения с Прохоровым надолго охладились.

Переехав в новое здание, мы решили с самого начала не пожалеть времени и все организовать как следует. В первую очередь это касалось строительства спектрометра, который решено было сделать на новом уровне с учетом всего накопленного опыта. Полученная венгерская машина открывала для этого хорошие перспективы.

На строительство чудо-спектрометра были брошены главные наши силы. Работали все увлеченно, не считаясь со временем. Казалось, еще вот-вот, и можно будет реализовать на новом приборе все наши замыслы. Но этого не случилось. Проблема пришла оттуда, откуда ее не ждали. Один из разработчиков, вложивший в дело немало сил и времени, заявил, что на этом основании он является хозяином спектрометра и исследования на нем будет вести лично. Бесперспективность этой затеи нам была очевидна с самого начала, так как каждый эксперимент требовал больших навыков по его подготовке.

Мы долго искали компромиссы, но так и не нашли. Спектрометр, отнявший много сил и ресурсов, не дал ожидаемой отдачи.

Хорошо, что он был у нас не единственный. В новое здание мы перевезли оба прежних прибора, постепенно их модернизировали, и они успешно работали.

В 1975 году Саша закончил аспирантуру, и настало время защиты диссертации. Официальным руководителем у него значилась Ирисова, но с самого начала она передала его мне и поэтому даже делилась со мной деньгами, причитавшимися за руководство. Это было с ее стороны весьма благородно, далеко не все начальники в подобных ситуациях поступали так же. Но вот когда дело дошло до представления диссертации, она не захотела, чтобы моя фамилия значилась в автореферате в качестве второго руководителя, мотивируя свою позицию тем, что я не был утвержден официально.

Это меня возмутило до глубины души, тем более что подобные примеры с двойным руководством в лаборатории уже были. Ирисовой пришлось отступить, но было уже ясно, что инцидент явился предвестником серьезного конфликта. Так и случилось.

По прошествии некоторого времени Ирисова вызвала меня в кабинет и объявила, что собирается писать докторскую диссертацию и включает в нее все наши совместные работы. Я не знал, что такая практика была в порядке вещей, и полез на рожон. Больше всего я был возмущен тем, что меня просто информировали, как подневольного крестьянина.

Я заявил, что с такой постановкой вопроса категорически не согласен. На это Ирисова спокойно ответила, что в своих планах она заручилась поддержкой Прохорова.

Разговор перешел в более высокую тональность. Я пошел на неслыханную дерзость и поставил под сомнение ее компетентность в наших совместных работах, а также заявил, что буду добиваться правды всеми методами, включая обращение в партком.

На этом разговор закончился и началась война. Я собрал сотрудников и изложил им ситуацию. Они оценили мои действия как правильные и приготовились к обороне.