Гароэ - Альберто Васкес-Фигероа

Наивный рисунок Гарсы, на котором можно было увидеть, как камень попадает в центр шлюпки работорговцев и те взлетают в воздух, передавали из рук в руки, словно бесценное сокровище. Он вызывал воодушевление, смех и восхищенные восклицания.

Дело в том, что человек все время испытывает необходимость видеть, как силы зла в конце концов оказываются побежденными силами добра, а этот простой раскрашенный клочок бумаги впервые представил взорам островитян изображение такого триумфа.

Лейтенант, руководивший атакой с вершины утеса, в их глазах превратился чуть ли не в мифического героя, если не сказать «мистического». За последние три недели крохотное сообщество стало свидетелем такого количества изменений и чудес, какого ему не приходилось наблюдать на протяжении столетий.

В их жизнь неожиданно вторглись искусство судовождения, порох с его способностью грохотать и сеять ужас и тайны живописи. Впрочем, любознательность островитян, похоже, не имела границ, им будто не терпелось приобрести новые знания.

Это выглядело так, словно в их ограниченный мирок вдруг распахнулись доселе неведомые двери, через которые им хотелось поскорее выскочить, чтобы узнать, какие неизвестные и сказочные чудеса ожидают их впереди. Вот почему в тот день, когда Гонсало Баэса решил, что пора уезжать, казалось, все до последнего местные жители были готовы погрузиться в самую глубокую печаль.

По какой непонятной причине вдруг понадобилось уезжать таким чудесным существам?

Где еще к ним отнесутся лучше, ведь здесь они ни в чем не испытывают недостатка и все от мала до велика их обожают?

Какая необходимость так рисковать, ведь безбрежная океанская ширь может запросто их поглотить, тогда как просторные хижины и глубокие пещеры прочны и надежны?

Нет ничего сложнее, чем объяснить людям, привыкшим жить вольно, почему неподчинение офицеру высшего звания грозит заключением.

Для них никогда не существовало военной иерархии.

И к горькой печали добавлялась еще одна: те, кто столько всего им открыл, уедут не одни.

Поскольку юная и всеми любимая Гарса должна была отправиться с пришельцами. Кому-то дочь, кому-то сестра, кому-то свояченица или кузина в этой крохотной деревне, она покидала своих родных.

Галисийцу и Бруно Сёднигусто тоже не хотелось уезжать. Последний выразил всеобщее настроение парой слов:

– Вот черт!

– А что ты предлагаешь? – мрачно спросил лейтенант, у которого по мере приближения отъезда все сильнее и сильнее сжималось сердце. – Оставаться здесь до тех пор, пока нас не найдут и не повесят как дезертиров? Завербовавшись, я дал присягу выполнять свой долг, чего бы то ни стоило, и, признаюсь, теперь мне это дорого обходится.

– Но ведь ни я, ни галисиец не завербовывались, – напомнил ему Бруно. – Нас забрили насильно. Разве не так, Амансио?

Житель Луго звучно поцеловал скрещенные пальцы и сказал:

– Клянусь моей матерью, это так. Из троих братьев забрали нас двоих, а что случилось с беднягой Карлосом, вы уже знаете.

– Ну, если ты желаешь вновь увидеться со своей семьей, то, уверяю тебя, единственная возможность – это сесть в шлюпку и надеяться, что тобою же положенные заплатки не подведут, – заметил офицер.

– А что будет, если я откажусь? – тут же прозвучало в ответ.

– Останешься здесь до конца жизни.

– Вы донесете, чтобы меня поймали?

– Даю тебе слово, что никогда не открою, где ты находишься, хотя и не стану врать, будто ты умер.

– Это и меня касается? – тут же поинтересовался Бруно Сёднигусто.

– Само собой! – Голос лейтенанта звучал совершенно искренне. – По моему мнению – и раз вы оба не являетесь добровольцами, – вы с лихвой исполнили свой долг, а значит, впредь вольны поступать, как вам заблагорассудится. – Он пожал плечами, словно желая показать, что остальное от него уже не зависит. – Хотя боюсь, что капитан Кастаньос не разделит моей точки зрения и постарается достать вас из-под земли.

– Это уж как пить дать, – подтвердил саморец. – Я два года служу под его началом и точно знаю, что этого пройдошливого сукина сына фиг с два проведешь, в один прекрасный день он еще себя покажет – я уверен, что он принял это назначение не из горячей любви к родине, а с намерением разбогатеть.

– На этом острове не очень-то разбогатеешь, и я тебя серьезно предупреждаю: попридержи язык, – сурово одернул его Гонсало Баэса. – Предполагается, что я все еще являюсь твоим командиром.

– Не предполагается, – спокойно возразил тот. – Для меня вы как были командиром, так и остались. Однако это не мешает мне воспользоваться случаем, чтобы высказать все, что я думаю. И я серьезно вас предупреждаю: держите ухо востро с капитаном Кастаньосом, не угодите в ловушку, мой лейтенант!

– О чем ты, черт побери?

– О том, что первый же его приказ едва не стоил нам жизни, а ведь он считается достаточно опытным офицером, чтобы вот так взять и допустить промах, в результате которого три человека погибли, а остальные оказались на волосок от смерти.

– Ты что же, намекаешь, что он сделал это нарочно? – возмутился собеседник. – Что заставил нас поднять якорь, желая, чтобы мы утонули?

– Нет! Не это… – твердо сказал Бруно Сёднигусто. – Думаю, что на самом деле он надеялся, что вы откажетесь выйти в море, и тогда до конца жизни он будет держать вас в кулаке.

– Не понимаю, куда ты клонишь, – вынужден был признать лейтенант. – Что он этим выиграл бы?

– Он составил бы письменный рапорт – благо свидетелей, готовых его подписать, нашлось бы сколько угодно – о том, что вы не выполнили прямой приказ, и ваша карьера оказалась бы в его руках. Впредь вам пришлось бы хранить молчание о любых его поступках или словах, которые показались бы вам неблаговидными, в противном случае упомянутому документу был бы дан ход.

– Ты осмеливаешься обвинить офицера в шантаже?

– Нет! Я всего лишь осмеливаюсь предупредить офицера, которого я уважаю, об опасности, которая ему грозит, чтобы он и дальше подчинялся приказам и не торопился. Это продувная бестия, он и в самом деле очень хитер.

– Не могу поверить, чтобы он действовал так, как ты говоришь.

– Всему свое время, лейтенант, всему свое время. А сейчас вам лучше принять решение, потому что скоро начнется отлив и на перегруженной фелюге будет очень сложно пройти через рифы. Как сказал бы этот чертов галисиец: «Так мы плувем али не плувем?»

На расстоянии меньше мили от тихой бухты утесы вновь вздыбились над темным океаном, все еще пребывающим в необычайном покое. Самые западные острова архипелага напоминали суровые горы, возвышающиеся над водой. Чаще всего они появлялись в результате бурных вулканических извержений, поэтому у них отсутствовала континентальная платформа, и в нескольких метрах от берега начиналась бездна, из которой, так и казалось, в самый неожиданный момент поднимутся на поверхность жуткие морские чудовища.