Корсар. Наваждение - Петр Катериничев

– Верю я в Бога. Обо всем остальном просто стараюсь догадаться.

Корсар, горячась, развернул книгу:

– Вот фотографии. Сделаны с фресок многотысячелетней давности в разных частях света. И – с более поздних – рисунков, картин, парсун… Ничего не замечаешь?

– Что-то у них с глазами… «И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas!» кричат». Владимир Маяковский, поэма «Хорошо!».

– Бурый, Маяковскому было хорошо по другому поводу!

– Да?

– А это – Александр Блок. «Незнакомка».

– Правда?

Буров иронично прищурился, продекламировал неожиданно сильно и выразительно, аккомпанируя себе рукой:

По вечерам над ресторанами

Горячий воздух дик и глух,

И правит окриками пьяными

Весенний и тлетворный дух…

Буров замолчал, внимательно посмотрел на Корсара:

– Димыч, ты, по-моему, опять «уплыл…».

– Нет, здесь другое… Вспомнилась эта Ольга… Ведь я ее… где-то видел… вернее, даже не так: я ее откуда-то помню… И помню очень хорошо, зримо, как это блоковское стихотворение…

…И веют древними поверьями

Ее упругие шелка,

И шляпа с траурными перьями,

И в кольцах узкая рука…

Корсар задумался на мгновение, тряхнул головой… Буров посмотрел на товарища как на закапризничавшего дитятю, вздохнул:

– Да не переживай ты так, пират. Завтра объявится эта ненаглядная, никуда не денется… – Напел, чуть фальшивя: – «Роман и есть роман, в нем все как надлежит…»

– Ты не понимаешь, Сашка…

– Да куда уж плотнику супротив столяра… Слушай, а что это за знак на некоторых рисунках? Похожий на греческую букву омега?

– Символ уробороса.

– Что за зверь?

– Пресмыкающееся. Мировой змей. Круг. Бесконечное множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности.

– Бред.

– Тогда уж – бред мироздания. Бесконечно малая прямая – это точка, стремящаяся к исчезновению.

Корсар кивнул каким-то своим мыслям, плеснул обоим коньяку, выпили.

– «И сказал Господь Бог змею: проклят ты пред всеми скотами… и вражду положу между тобою и между женою… Оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту…»[15]Это одна версия… А вторая – из книги Славяно-Русских Вед: «И в провал, в ущелье, в подземный мир по хотенью-веленью Сварожьему был низвержен Змей – повелитель тьмы».

– Ну раз низвержен, так и – пес с ним…

– Не пес… – с нетрезвым упорством возразил Корсар. – «Вслед за Змеем в царство змеиное все низринулись силы черные…»

– И заниматься ими будут работники серпентария. Хватит бредить. Спать пора.

– Сашка… ты ухватил самую суть книги… ты понял…

– Слушай, ученый… Четвертый час. Скоро светать начнет. Давай все-таки по крайней и – баиньки?

Огонь в камине догорел; редкие угольки переливались малиновым, подернутые тонкой патиной сгоревшего пепла.

Перелет частным бортом в Польшу прошел быстро. Как и поездка по словно выглаженной дороге; автомобиль остановился у ворот, они автоматически отъехали в сторону. Автомобиль припарковался в длинном ряду подобных – дорогих, породистых иномарок.

На едва различимом ветерке вяло плескался польский флаг рядом с американским. Ивана Ильича Савельева и бывшего с ним рядом худощавого парня в темных очках встретили и препроводили в здание, оказавшееся большим залом, представили как Гарри и Джона двоим мужчинам и даме лет тридцати.

Мужчины тоже представились Смитом и Джексоном. Смит был высок, скуласт, коротко стрижен; пшеничного цвета волосы обильно помешались с сединой; ему было явно за шестьдесят; костюм сидел как влитой, но было очевидно, что ему привычнее военная форма; холодные голубые глаза смотрели безо всякого выражения на Савельева и его спутника, лишь обязательная улыбка при знакомстве и символическом рукопожатии. Джексон явно был латиноамериканцем по происхождению, был он моложе, гибче; темные глаза смотрели весело, но за веселостью этой тлела привычная неприкрытая угроза – всем в этом мире, а может, и самому миру. Савельев только усмехнулся про себя. Молодость, глупость… Дама представилась как Джейн.

Зал был устелен татами; но он вовсе не походил на обычный спортивный зал – скорее на цех какого-нибудь захолустного, заброшенного завода. Огромные металлические стропила поддерживали высокую крышу; поверху проходили и коммуникации – лесенки с перилами и монорельсы; там же были укреплены и прожекторы, заливавшие центр зала почти бестеневым галогенным светом.

Иван Ильич Савельев с этими троими расположился за столиком на балюстраде, опоясывающей зал-цех. Его помощник удалился.

По всей балюстраде – так же, группками, расположились господа и дамы, предвкушая древнее как мир, но по-прежнему изысканное и волнующее зрелище – как люди будут убивать людей.

Сначала, как и в любом шоу, прошел «разогрев» публики. Бойцы попарно и группами, обряженные в античные туники, азартно избивали друг друга, с треском ломали конечности… Крики, вой боли и страха… Кровь…

Но… Присутствовал рефери. Он давал знак молодцам в униформе, стилизованной под тигриные шкуры, команду, и они уносили отключившихся. А победитель или группа победителей срывали жидкие аплодисменты.

Постепенно публика подогревалась спиртным, заводилась, и вот – настал черед настоящих первых гладиаторских боев…

Звенели мечи, доспехи, с треском ломались кости и рвались сухожилия, порою кровь фонтаном била из напряженной боем взрезанной артерии, но никто не спешил остановить, позвать на помощь… Как в римском Колизее, поверженный лишь протягивал руку к публике с мольбой о пощаде и получал или надежду на жизнь, или – быструю смерть.

Несмотря на хорошую работу мощных кондиционеров, в воздухе отчетливо пахло кровью… И чем-то еще – страхом? похотью? неприкрытым цинизмом насилия? – не понять.

Шесть пар гладиаторов сменили друг друга. Наступил перерыв. Свет ушел вверх, на длинный подиум, на котором в странном танце извивались обнаженные, раскрашенные разноцветными красками под татуировки танцовщицы, аккомпанируя себе браслетами на ногах и руках, щелчками, хлопками, гортанными выкриками… Единственным музыкальным инструментом был похожий на шаманский бубен, в который глухо ударял детина с телом атлета и лицом проститутки.

В это время внизу татами посыпались свежими опилками… Заявленный бой был сразу обозначен как основной. Пришли – ради него.

На арену, обнаженный по пояс, в высоких шнурованных ботинках и пятнистых штанах спецназа вышел сухощавый мужчина, приехавший с Савельевым. В руке его был короткий обоюдоострый боевой нож. Против него выстроилась маленькая армия – с мечами, дротиками, кинжалами всех мастей и размеров…