Меня спасла слеза - Эрве Де Шаландар

Блондинка и брюнетка кладут пластиковую сетку под меня, начинают мыть мне лицо, потом спускаются к груди, к ногам… Вода — это наслаждение. Разумеется, не следовало бы, но я вспоминаю о том, как принимала ванну дома по утрам. Как же я была тогда счастлива, не подозревая об этом! Сумасшедшее число простых радостей украшает «нормальную» жизнь! Радостей, на которые здоровые люди не обращают внимания.

Смогу ли я когда-нибудь принять ванну дома? Эта мысль неожиданно вливает в меня маленькую дозу печали. В качестве антидота[6] я формулирую военный приказ, который отдаю себе регулярно: терпеть, готовиться к худшему, быть храброй.

Храбрость мне просто необходима каждый понедельник по утрам. Это день, когда мне делают артериальную пункцию. Цель — убедиться в том, что в крови хороший уровень кислорода. Это маленький ад. Медбрат и я, мы делаем все, чтобы сохранять спокойствие и стоически выдержать процедуру. И мы оба переживаем очень неприятный момент. Ему нужно протолкнуть иголку между костями запястья, не затронуть нервы, связки, хрящи, чтобы добраться до артерии в самой глубине. Но артерия сопротивляется, не дается, прячется, она твердая, упругая. И игла соскальзывает, впивается в мясо, в кость или куда там еще… Надо начинать сначала, бросить нельзя: нужно ввести иглу в артерию. Я могла бы закричать, но для меня дело чести этого не делать.

Мой ящик переполнен косметикой. Рэй принес мне добрую часть кремов, которые обычно загромождают ванную комнату. Их там немало… Медсестрам хочется утешить мою кожу и мою душу этими средствами. Я могу гордиться вот чем: если верить словам санитарки, моя палата самая душистая во всем отделении!

Эти женщины всегда остаются любезными. Но уход, который я предпочитаю, — это присутствие моих любимых.

Рэю удается лучше других поддерживать во мне ту искорку надежды, которая нужна, чтобы победить. Часто, едва лишь он входит ко мне, ему хватает одного взгляда, чтобы понять, что не все гладко. И тогда, не говоря ни слова, муж разворачивается, заведенный, словно швейцарские часы, и отправляется искать медсестру, врача или заведующего отделением. Это Рэй укрывает меня, когда мне слишком холодно. Это он снимает простыню, когда мне слишком жарко. Это он выключает телевизор. Каждый вечер именно он проверяет, чтобы все было в порядке на ночь. Я страдаю, когда вижу, как Рэй борется за меня. Без него меня бы уже не было в живых. Я почти уверена, что иногда он сердился на меня за то, что я оставила его одного.

Мой муж регулярно втирает мне в волосы капиллярный лосьон, массирует мне ноги с кремом или стимулирует подошвы ног. Под прикосновениями его рук мое тело просыпается. Я уже не неподвижный предмет, я становлюсь реагирующим существом. Это действие прекрасного принца на Спящую красавицу.

Терпеть, готовиться к худшему, быть храброй. Да, но это не единственные мои приказы. Я добавляю следующие слова, и в финале они становятся самыми важными: всюду находить счастье и сохранять веру в будущее.

Он задыхается рядом со мной ночью и днем. Без остановки. Это первый, самый верный мой товарищ по каторге. Тот, кто никогда меня не покидает. Тот, кто был рядом с того момента, как я пришла в себя в той абсолютной черноте, в той загадочной пустоте, которая стала декорацией моего возвращения к жизни. Тогда, давно, полтора месяца назад.

Начиная со 2 сентября реанимационное начальство полагает, что я могу справиться сама, без искусственной вентиляции легких. Другими словами, я могу научиться дышать сама. Пережить то, что переживает ребенок, приходящий в этот мир, но в пятьдесят семь лет. Странный опыт. Безумное волнение ожидания. Внимание, аппарат сейчас будет отключен… Теперь ваша очередь, мадам Либи!

Я концентрируюсь, как на старте велогонки, — и вперед: я снова отвечаю за мою жизнь. Я должна дышать, главное — не забывать дышать!

Как другие справляются? Как они дышат, не думая об этом? Как дышат и занимаются чем-то другим? Как дышат и не чувствуют усталости? Я учусь этому заново, и у меня, разумеется, получается плохо. Дышать — это умение, как и многие другие. Как велосипед или лыжи: все так легко, когда умеешь, и так опасно, когда только начинаешь.

Я стараюсь, потому что хочу быть хорошей ученицей. И я почти хорошо вдыхаю, но выдыхаю недостаточно. Я мобилизую только верхнюю часть тела, потому что моя диафрагма больше не реагирует. Газообмен плохой, и у меня вскоре начинает болеть голова. Подключите меня снова к аппарату, пожалуйста.

Все. Первый сеанс длился почти целый час. Я совершенно без сил. Вся в поту. Трахеостома снова на месте, аппарат снова работает за меня, и я могу… вздохнуть.

Рэй, разумеется, здесь.

— Браво, Анжель! Супер! Ты видишь, у тебя все получилось и без машины!

Муж подбадривает меня. Он счастлив. Счастлив, что я это сделала. Но счастлив еще и потому, что это закончилось. В течение долгих минут «автономии» Рэй не сводил глаз с экрана. Его особенно беспокоили мои показания. Потом он все-таки разобрался в этих шумах и каббалистических знаках.

Как и с инвалидным креслом, как и со столом для вертикализации, длительность сеансов самостоятельного дыхания постепенно увеличивается. Я дышу самостоятельно, когда у меня посетители. Мне неспокойно, и я предпочитаю, чтобы Рэй был рядом. Одним глазом он смотрит на меня, другим — на экран монитора: муж следит за мной, как тренер. Лейтмотив его уговоров звучит так:

— Успокойся, моя дорогая, контролируй себя.

У меня нет выбора, я должна быстро прогрессировать.

Потому что очень скоро наступит великий вечер.

И вот врач объявляет мне:

— Вам предстоит продержаться всю ночь!

Боже мой! Легко сказать! И Рэя не будет рядом со мной все это время.

Мне страшно, но протестовать я не могу. Не могу пожаловаться на то, что меня считают готовой к такому испытанию. Не могу уклониться. Не могу потребовать меньше самостоятельности.

За окном темнеет. Я одна и отключена от аппарата. Тревога нарастает по мере того, как шум в коридорах, который никогда не прекращается совсем, постепенно стихает с наступлением ночи.

Можно лишиться сна и по менее серьезной причине… Я лежу, но в положении полусидя, грудь приподнята, чтобы максимально хорошо дышать, чтобы мокрота не забила дыхательные пути. И все же у меня регулярно возникает ощущение, что я задыхаюсь. Ощущение перегрева, абсолютной уязвимости.