Камера смертников - Василий Веденеев

Началась партизанская жизнь. Разгромили немецкий обоз, собирали оружие на полях сражений и принимали в отряд местных жителей, закладывали взрывчатку на дорогах — был просто праздник, когда на их минах подорвались и сгорели шесть вражеских машин.

Вскоре об отряде заговорили в округе, но и немцы обратили на него внимание.

Один из местных полицаев — Данька Беркеев — прекрасно знал все окрестные леса. Он и вывел карателей к землянкам базы отряда «Мститель». Быть бы и Семену Слободе убитым в том жестоком бою, но спас случай: заболел лейтенант малярией и отлеживался в доме связного. Там его и нашли уцелевшие партизаны. Слобода поклялся убить предателя, но не успел — немцы его сами повесили через несколько дней. Почему? Никто не знал.

Оставшиеся в живых партизаны сменили место лагеря и опять начали боевые действия, стараясь все время перемещаться, не оставаясь подолгу в своих временных лагерях и подыскивая безопасное и удобное место для зимовки. А с деревьев уже падал лист, вода в реках потемнела, заморосили нудные дожди, предвещая скорую стужу.

В такой-то вот пасмурный, ненастный денек и вывел на них карателей другой предатель — Ванька Тимофеенко. Партизаны отдыхали в старых сараях, стоявших около леса. Полицаи сумели скрытно окружить их и открыли бешеный огонь. Сараи загорелись, пламя жадно охватывало дощатые стены и соломенные крыши, удушливый дым забивал дыхание, ел глаза. Решили прорываться. Вырваться из кольца удалось только пятерым, в том числе и Семену.

Опять спас случай — полицаи приехали на телеге и партизаны выскочили прямо на нее, убили возчика и погнали к лесу. Уже когда въезжали в него, шальная пуля нашла Митьку Сверчкова, попав ему точно в затылок.

Через несколько дней, грязные, усталые и голодные, они пришли к связному в деревню Волчки. Дождавшись наступления ночи, пробрались к дому, стукнули в окно. Хозяин устроил их на сеновале, а утром в деревне появились немцы: как потом узнал пограничник, староста заметил в ночной темноте мелькнувшие тени и, выследив их, сообщил в комендатуру.

Сдаться партизаны наотрез отказались. В первые же минуты боя погиб связной, давший им приют, — он тоже занял свое место в строю с винтовкой. Вторым убили приятеля Семена — Петю Голубицкого, веселого черноволосого хлопца из Кривого Рога, потом убили Женьку Колодяжного, неунывающего одессита с множеством наколок на груди и руках — памяти о матросском житье-бытье на торговых судах Черного моря.

Раненый Слобода и второй партизан — Тимофей Морозов, тоже из окруженцев, — попали в плен. Избитых и окровавленных, их отправили в комендатуру. По дороге Морозов предпринял попытку бежать, и его застрелили, а пограничника привезли в районный городок.

И опять судьба оказалась благосклонной к лейтенанту погранвойск НКВД Семену Слободе, если, конечно, можно считать благосклонностью то, что он сразу не попал в гестаповскую тюрьму, а был отправлен в лагерь, расположенный рядом с городом. Однако в тех условиях это была только отсрочка, означавшая надежду на жизнь, а не долгую мучительную смерть в камере пыток. «Новый порядок» уже набрал обороты своей тупой и страшной машины уничтожения, и тюрьма — маленькая, старая, — оказалась переполненной до невозможности: люди, плотно прижатые друг к другу, стояли в камерах и двери их едва удавалось закрыть, поэтому партизана временно поместили в лагерь.

Кормили там жидкой баландой из подмороженной гнилой брюквы, раз в день давали маленький кусок клейкого, похожего на ком сырой глины, хлеба с отрубями, пленные умирали пачками, и трупы штабелями складывали у стен дощатых бараков, а потом увозили в балку. Мысль о побеге тут же завладела Семеном: он решил как-нибудь изловчиться и попасть по другую сторону ограды из колючей проволоки вместе с похоронным транспортом, благо рана его оказалась нетяжелой и он мог достаточно свободно двигаться. Но не удалось.

Зато удалось другое. В лагере нашлись люди, уже сплотившиеся в организацию и, зная о раненом партизане, — для всех Слобода назвался Ивановым, — решили ему помочь. Поздно вечером его тайком провели в соседний барак, дали еще хранившую запах чужого пота одежду с грубо намалеванным номером на груди и предложили переодеться. Так он принял имя умершего летчика Грачевого, сбитого в воздушном бою над Березиной. Кругом все одинаково грязны и давно небриты, одинаково светятся лихорадочным голодным блеском глаза на восковых исхудавших лицах, одинаковые потертые шинели, разбитые сапоги, рваные гимнастерки — найти его среди такой массы схожих людей немцам не удалось. К тому же они, видимо, и не очень-то стремились искать, поверив, что пленный партизан умер в лагере буквально через несколько дней — все-таки ранен, голод, грязь, заражение крови…

Через два месяца Слобода бежал с группой новых товарищей. Уже имея опыт скитаний по лесам, он вывел их к затерянной в глуши деревушке, где они отогрелись, вымылись, поели. Начали искать связь с партизанами и почти уже нашли, как их взяли полицаи, рыскавшие по округе.

Снова лагерь, снова баланда из гнилой брюквы, снова колючая проволока на грубо отесанных столбах забора. Домой пленных немцы больше не отпускали, перестав заигрывать с населением и корчить из себя благодетелей белорусского народа — ширилось партизанское движение и завоевателям не хотелось собственными руками пополнять ряды народных мстителей. Потянулись однообразно-страшные лагерные дни: холод, снег, принудительные работы по расчистке дорог, построения на плацу, лай свирепых овчарок, тревожный свет прожекторов по ночам…

Весной он бежал второй раз, вдвоем с татарином Наилем. Фамилии его он не знал, да и не стремился узнать, — может, Наиль был совсем не татарином, а узбеком или казахом, но принял, как и Семен, чужое имя, кто знает?

Наиль — стройный, кареглазый, горячий, — уговаривал пойти на восток, но Слобода не согласился: фронт далеко, это он знал, дойти не удастся и надо скорее искать партизан. Пограничный и партизанский опыт лейтенанта помогли обмануть погоню и скрыться, но меньше чем через месяц они вновь оказались в неволе — полунемой маленький сынишка приютившей их крестьянки проговорился на улице, что в их хате на чердаке прячутся два дядька. Об этом узнал местный полицай Коваленко, и вместе с дружками повязал беглецов.

Теперь Наиля и Слободу отправили уже в другой лагерь, где Семен привычно назвался фамилией Грачевого. Принимая их, комендант пригрозил расстрелом за попытку побега и предупредил, что если они все же сумеют убежать, то за это повесят половину барака, а это двадцать пять человек за каждого. Снова построения на плацу и лай свирепых собак, снова тяжелая работа и миска тухлой баланды, а по ночам шелестящий осторожный шепот обитателей бараков и свет прожекторов, шаривших по территории лагеря. Так прошло несколько месяцев.

Однажды Семен увидел в лагере человека, расхаживавшего вместе с немцами. Увидел… и сердце его болезненно сжалось — это был Данька Беркеев, тот самый предатель, что вывел карателей к землянкам отряда «Мститель». Как же так, его же повесили немцы?!

Но тут же Слобода оборвал сам себя — разве он видел, как вешали предателя, разве видел его тело? Нет, он только слышал о казни от других, в том числе говорил это и Тимофеев, который тоже оказался предателем и потом переметнулся к немцам и указал карателям место отдыха партизан. Но в том, самом первом его отряде, состоявшем из окруженцев, знали, что Слобода пограничник, офицер. Если Тимофеев специально распространял слухи о казни Беркеева, значит, он и раньше был связан с немцами, с Беркеевым, служившим в полиции, и, следовательно, обязательно составил для гестаповцев списки известных ему партизан, указав, кто из них откуда родом и где раньше служил или работал.