Debating Worlds. Contested Narratives of Global Modernity and World Order - Daniel Deudney

- индивидуализм или коллективизм - восторжествует, оставалось неизвестным. Однако одно было ясно. Единственная истинная "прогрессивная политика" должна была основываться на "политике свободы", в центре которой находился бы человек.

Хайек, конечно, очень мало, почти совсем ничего не сказал о надвигающемся столкновении между Соединенными Штатами и СССР. Однако его тезис о том, что мир стоит на перепутье, где один знак указывает на "свободу", а другой - на ее противоположность, в значительной степени помогает нам определить место и смысл последовавшего конфликта. Реалистически настроенные исследователи международных отношений (МО) чаще всего рассматривают холодную войну как проявление соперничества между двумя поднимающимися державами, но не следует забывать о том, что в более фундаментальном смысле холодная война была соперничеством двух историй и двух противоположных способов мышления о будущем мира. На самом деле, когда Трумэн выступил перед Конгрессом в марте 1947 года и призвал США прийти на помощь Греции, он сделал это не в стратегических терминах или со ссылкой на баланс сил, а изобразив конфликт в почти хайековских терминах гораздо более широкого конфликта между "двумя образами жизни". Важно также, что когда США разрабатывали свою великую стратегию в СНБ-68, они представляли отношения во многом таким же образом - то есть не как прямолинейную борьбу двух сверхдержав с разными материальными возможностями (хотя это не игнорировалось), а как почти экзистенциальное столкновение двух полярно противоположных цивилизаций, одна из которых имеет фундаментальную цель "обеспечить целостность нашего свободного общества, основанного на достоинстве и ценности личности", а другая - фундаментальный замысел поработить и уничтожить свободный мир.

Холодная война, в свою очередь, породила два совершенно разных нарратива о том, какая из двух систем в наибольшей степени ответственна за то, что именно она привела к разрыву отношений. Так, с одной стороны, Запад принял как почти непреложную истину, граничащую со статусом ортодоксии, что первопричиной столкновения был СССР и его желание уничтожить Запад и западные институты. Конечно, существовали разные способы объяснения поведения СССР, и по крайней мере один довольно влиятельный американский политик настаивал на том, что Советский Союз был гораздо более слабой стороной, которая поддерживала конфликт в основном для внутренних целей. Однако призыв Кеннана к более тонкому пониманию был быстро отодвинут в сторону теми, кто хотел иметь черно-белую историю, и эта история воспринималась так, что советская агрессия сделала конфликт неизбежным, а сдерживание - необходимым. Естественно, советские авторы заняли совершенно иную позицию. Сталин, утверждали они, был готов принять новый статус-кво в Европе; Соединенные Штаты, напротив, не были готовы. Фактически, с помощью Программы восстановления Европы и других активных мер они пытались "изменить результаты Второй мировой войны". Да и в чисто силовом плане СССР не был в состоянии бросить вызов США после Второй мировой войны. Так, если Соединенные Штаты вышли из войны со значительно укрепленными экономическими и военными позициями, то Советский Союз находился в плачевном состоянии, его экономика была разрушена, а народ истощен. Даже западная разведка (к которой Москва в то время имела большой доступ) предполагала, что СССР потребуется не менее десяти лет для восстановления. Соединенные Штаты, с другой стороны, были в состоянии перестроить мир по своему образу и подобию. Действительно, распространенная в то время в Америке алармистская, но популярная идея о том, что Советский Союз стремится к мировому господству, была, как утверждалось, гораздо более точным описанием внешней политики США в послевоенный период, чем СССР, который, как всегда, оставался приверженцем мира.

Что же тогда, спрашивается, движет внешней политикой США? Здесь мнения разошлись, но лишь отчасти. Определенные личности могли иметь значение, и, конечно, смерть Рузвельта и замена его "человеком из Миссури" Гарри Трумэном ускорили тенденцию к ухудшению американо-советских отношений после войны. Но для здравомыслящих марксистов-ленинцев, прошедших ленинскую школу антиимпериализма, гораздо большее значение имели структуры, и ни одна структура не имела такого значения, как американский капитализм. Основываясь на общепринятой в то время точке зрения, которой некоторое время придерживались даже некоторые американские экономисты, они утверждали, что Соединенные Штаты вышли из войны с мощной производственной машиной, но с недостаточным внутренним потенциалом для поглощения излишков. По сути, существовало только одно решение этой конкретной проблемы: империализм, или, в терминах, которые признали бы даже некоторые американские радикальные писатели, политика открытых дверей, которая обеспечила бы США свободный доступ к иностранным рынкам, гарантируя тем самым, что их высокодинамичная экономика сможет продолжать расти. Разумеется, это не было проблемой для СССР. Как позже отмечал Хрущев, благодаря социалистической системе СССР, где "внутренний рынок был неограничен" и где не было классов и социальных групп, "заинтересованных в получении прибыли от войны" (здесь уклон в сторону военно-промышленного комплекса США), у СССР не было необходимости проводить экспансионистскую завоевательную политику. У Соединенных Штатов, с другой стороны, не было другой альтернативы, кроме как делать это, что, в конечном счете, привело к росту нестабильности и постоянной опасности войны. С самого начала своего существования [в 1917 году] Советское государство провозгласило мирное сосуществование как основной принцип своей внешней политики. Не случайно первым государственным актом Советской власти был декрет о мире, декрет о прекращении кровопролитной [мировой] войны.

 

Однако превосходное, по их мнению, понимание динамики мировой политики не меняло фактов на местах, а они говорили советским лидерам, что даже если СССР находился в гораздо более сильной позиции, чем когда-либо прежде, "соотношение сил" все еще говорит против него. Более того, в своих различных попытках изменить этот баланс после 1947 года он только усугублял ситуацию. Так, ее усилия по замедлению восстановления Европы путем проведения серии политически инспирированных забастовок фактически помогли узаконить план Маршалла. Создание в 1947 году так называемого Коминформа создало видимость серьезной советской угрозы для Европы. Попытка вытеснить западные державы из Западного Берлина только усилила необходимость создания НАТО. А давая "зеленый свет" северным корейцам в 1950 году, он лишь оправдывал наращивание американского военного потенциала. Действительно, эти несколько отчаянные усилия не только сплотили Запад, но и поставили СССР в еще более невыгодное положение. В результате он был вынужден отказаться от своей прежней воинственной позиции в пользу политики мирного сосуществования, которая впоследствии стала ассоциироваться с именем преемника Сталина, Никиты Хрущева.

Конечно, пока Сталин оставался у руля, настаивая на неизбежности войны между империалистическими странами, было практически невозможно начать какой-либо содержательный диалог с Западом. Но после его смерти в 1953 году, за которой последовало урегулирование по Корее, сопровождавшееся, в свою очередь, частичной "оттепелью" в самом СССР, путь к серьезному снижению напряженности казался открытым. Поскольку ядерная война была постоянной опасностью, а