Отстегните ремни - Катерина Кириченко

Вся жизнь сводилась к работе и мучительному поиску, чем бы заглушить остаточные метания неспокойной русской души, которая, несмотря на все прикладываемые усилия, отказывалась немедленно умирать и при полном отсутствии фантазии заканчивалась обычно или круглосуточным распиванием «Krystal» где-нибудь в давно уже не модном на западе Куршевеле, или, в лучшем случае, — подмосковным стрелковым клубом, или рыбалкой на Маврикии.

Казалось, что русские миллионеры с особенной тщательностью запрограммированы на мысль, что деньги купят им бессмертие. Будто на крысиных бегах, здоровые, красивые и умные мужики, не жалея себя, неслись к могиле, не успевая на ходу не то, что получать удовольствия, но даже и не замечая ничего вокруг. Вспомнился печальный анекдот: The sad thing about the rat’s race: even if you win — you are still a rat!

А потом… Потом мы наблюдаем их катарсирующими скупыми мужскими слезами в каком-нибудь типовом шедевре современного российского кинематографа, где преследуемый за роковую ошибку бизнесмен впервые за последние пятнадцать лет, почти бескорыстно отданных службе неизвестно чему и ради чего, добегает до деревни своей юности и, открыв перекосившиеся ставни отцовской деревенской хаты, вдруг до боли ясно видит перед собой лысую поляну с одинокой коровой, а за ней — неспешно текущую плюгавую речонку. Играет музыка, и текут слезы зрителей: герой духовно переродился, впервые за многие годы разглядев вокруг себя гармонию природы!

Или дело не в деньгах, а в чем-то другом? Максу действительно нравилось, что люди смогут бесплатно получить качественную медицинскую помощь? И все это — благодаря ему?

— А тебе нравится так много работать? Ну, вместо Парижа сидеть в Пензе? — спросила я как можно более нейтральным тоном.

Макс посмотрел на меня удивленно:

— Нравится? Ну у тебя и вопросы! Не знаю, нравится ли мне. Не знаю, Ксюш, не думал. Дел до хрена.

Он, оказывается, не думал об этом! Меня его ответ просто потряс. Ладно бы нравилось — странно, конечно, как такая жизнь может нравиться, но о вкусах не спорят. Или не нравилась бы, но была какая-то жесткая необходимость, например, дома сидели бы умирающие от голода четверо детей или больная мать, нуждающаяся в дорогом заграничном лечении… Но он, как выяснилось, отдавал всю жизнь бизнесу, даже не задумываясь, нравится ли ему это!

Господи, что же за узость мировосприятия надо вообще иметь, чтобы так упорно не замечать вокруг себя обаяния и прелести самой жизни! А про «не знаю, нравится ли», — полнейшее вранье и самообман! И простейший пример, знакомый всем до боли, — это про бабу. Любой мужик безошибочно поймет, что женщина ему нравится. А если не знает, нравится или нет, — то, разумеется, не нравится! Как еще? Когда что-то нравится — то это понятно сходу.

Как мне хотелось научить Макса, пока еще не слишком поздно, остановиться и разглядеть вокруг саму жизнь! Краски закатного неба, солнце, вкус еды, прохладность легкого белого вина на небе или счастье лежать в траве, бессмысленно улыбаясь проплывающим облакам. Счастье сделать глубокий вдох (которое тоже принималось нами за должное, и только астматики знали разницу) и почувствовать вкуснейшую сочность воздуха после летней грозы. И всего-то на это требовалось хоть на минуточку остановиться и сосредоточиться на чувствах, но именно подобного люкса никто почему-то упорно себе не позволял. Позволяли яхты, многомиллионные квартиры, какие-то невероятные машины, но только не счастье просто от того, что живешь и дышишь. Это было слишком просто, и слишком поэтому недоступно. И как это было жаль! Ведь от жизни можно получать столько удовольствия!

— А ты зачем вообще работаешь? Ну, в смысле, с какой целью? Много денег заработать? И сколько тебе надо? — Я понимала, что нарушаю все приличия, задавая такие вопросы, но мне стало крайне интересно, в чем вообще тут можно находить цель и смысл.

Макс, казалось, не считал мои вопросы неприличными, они, скорее всего, для него были просто непривычными.

— Да нет, — попытался он искренне ответить. — Не в деньгах дело. В смысле, я как-то не задумывался, что делаю это, чтоб заработать много денег. Я просто так живу. Кто-то же когда-то должен превратить нашу страну в нормальную? Иначе что, если вот так разъедутся все по Парижам да Амстердамам? Парижанам-то может там и нормально, а наши пускай вообще подыхают? Мне интересно вот так взять и сделать где-нибудь в Перми нормальную больницу. Понимаешь, не просто бабла срубить, а сделать нормальное дело. Потом, что значит «много денег»?

Он обвел рукой то, что было за окном машины. Мы как раз въезжали на Калининский проспект (сорри, на Новый Арбат, вспомнила я), и за окном переливались вывески казино, кругом прямо на тротуарах были нагло припаркованы сумасшедше дорогие автомобили, тусовались мужчины в костюмах, девушки на каблуках, все сверкало и искрилось, короче, та самая вечерняя Москва, которую я хотела посмотреть давеча.

— Для того чтобы в Москве чувствовать себя комфортно, действительно денег надо много, — продолжал Макс. — Кроме того, у меня есть определенный статус, мне надо его поддерживать. И, в конце концов, все мои деньги вложены в бизнес, и вытащить их быстро невозможно.

С тем, что в Москве надо иметь много денег, я была вообще-то уже согласна. Все цены тут брались будто с потолка, словно никто никогда не бывал за границей и не знал, что нормальный салат в отличном ресторане в одном из лучших городов мира стоит от и до, а не столько, за сколько его продают в московских заведениях. А цены на недвижимость? А качество этой недвижимости? Моя обычная амстердамская квартира в Москве называлась бы ну просто супер «элитное» жилье.

— И потом у меня есть дочь. И мне бы хотелось обеспечить ей нормальное будущее, — серьезно добавил он после паузы.

Макс уже говорил мне, что очень любит свою дочь. Я никогда не расспрашивала его о ней подробно, частично — потому что не слишком любила детей, а частично — оттого, что это было, наверное, для него чересчур личным, и говорить на такую тему мне почему-то казалось неловко.

— Я тебя с ней обязательно скоро познакомлю, — сказал вдруг Макс. — Классная девчонка получилась.

Я замерла. Его желание нас познакомить было мне, конечно, лестно, но знакомиться большого желания у меня не возникало — я никогда не знала, как себя вести с детьми. Даже в самые первые и тяжелые годы моей эмиграции, когда я уже рассталась с тем парнем, ради которого меня унесло в европейские степи, и обнаружила, что нахожусь на грани полнейшей нищеты, я всегда старательно избегала работать бебиситтером, предпочитая детям общение со взрослыми и пополняя свой послужной список подработками во всевозможных ресторанах и кафе. Из-за моего неумения носить по три тарелки в каждой руке меня обычно ставили помощником повара, — работа не сказать, чтобы очень приятная, например, резать лук по тридцать луковиц подряд, но зато избавляющая от необходимости искусственно улыбаться и тянуть с сияющим лицом: «Ой, какая у вас милая крошка!» Были у такой работы и другие плюсы, в частности, сейчас я могла похвастаться тем, что готовлю не хуже любого профессионала. А в жизни все надо уметь, считала я, и умение готовить вкусные ужины никому еще не помешало.