Атаманский клад - Юрий Милютин

— Что нового? — обратился без предисловий бригадир к валютчику, нависая над ним глыбой. — Выкладывай, что успел урвать и кто чего предлагал.

— Только баксы, только баксы, — зачастил щупловатый Сорока. — Армяне предложили еще “кардинала” на триста граммов. Но ты же знаешь, Алексей, у них даже гандоны паленые, не только лекарство от СПИДа. Не успел я вытащить надфиль, чтобы сделать запил на одном из звеньев, как черная свора чуть меня на портянки не порвала. Мол, такую вещь решил испортить, отвечать за это будешь. Пришлось послать по ихней матери, цепочку отлили, ясный хрен, из серебра или вообще из меди, и покрыли золотой пленкой.

— Больше никто не подходил? Подозрительного ничего не заметил?

— А что случилось?

— Я к слову, если что покажется, дай знак.

— С Петром Первым разобрались?

— Херня, — отмахнулся бригадир, прояснять обстановку в его планы не входило.

— А кого там сейчас замочили?

Слонок исподлобья взглянул на Сороку, направился к выходу с базара. Пройдя между рядами корейцев, торгующих овощными приправами, он завернул на ряды оптовиков с печеньями и конфетами, с разложившими красиво гранаты, хурму, инжир и урюк кавказцами и азиатами. Коцы на обычном месте не оказалось. Бригадир, машинально взглянув на часы, заторопился к своему джипу. Осталось поинтересоваться у Асланбека, как у того идут дела в казино на центральной улице, принадлежавшем чеченцам. Слонок в сердцах чертыхнулся, хотя сам не отказался в свое время от сближения с ним. Вот крепколобая нация, похожая на скользкий бараний мосол — не ухватишь, не угрызешь, одним ударом не разобьешь. Но как говорится, ничто не вечно под луной, и волков ныне в лесах и степях вряд ли днем с огнем отыщешь. А если наткнешься на серых, за свою шкуру опасаешься уже не так, потому что знаешь, что этих сами люди оставили на развод. Они давно, как вид исчезающий, занесены в красную книгу.

В казино в бывшем дворце Строителей, напротив губернаторских хором на центральной ростовской улице, было тепло и уютно. В роскошном баре негромко играла музыка, улизливый бармен с маской вежливости, застывшей на лице, извивался от уставленного бутылками зеркального бара к стойке, обитой дорогими породами дерева, ловко проталкивая по ней небольшие и ребристые стаканчики со спиртным. Слонок, прежде чем пройти в зал с игровыми столами, показал бармену два пальца. Тот кивнул, и не успел бригадир взгромоздиться на высокий стул, как двойная порция коньяка уже покачивалась перед ним расплавленным янтарем в граненом стакане из чешского стекла. Отпив сразу половину, Слонок бросил вокруг быстрый внимательный взгляд. Здесь ничего не изменилось, те же роскошные азиатские шторы над европейскими дверями с позолоченными ручками, та же хрустальная нелепая люстра над французскими утонченными бра на стенах, выкрашенных в темно-коричневый цвет. И та же красочная картина, нарисованная художником из местных, на которой был выписан Шамиль, имам Дагестана и Чечни, в папахе из молодого ягненка, перевязанной белой широкой лентой. Он восседал на благородном коне на фоне родного аула Гуниб. Бригадир видел в комнате для высоких гостей за игровым залом еще одну картину с изображением национального героя горцев. На ней уже престарелый имам спешил по крутой горной тропе в Мекку, святыню для всех правоверных. Но, видимо, Аллах не захотел узреть его там, старик по дороге свалился с лошади и умер в Медине.

— Какие гости решили посетить наш убогий приют, — раздался за спиной знакомый протяжный голос с ласковыми нотами в нем. Наверное, кто-то из продажной обслуги успел доложить Асланбеку о приходе бригадира валютчиков с центрального рынка. — Почему сразу не ко мне в тихий и уютный уголок с окнами на ухоженный двор? Разве к лицу такому человеку место за стойкой бара на входе? Пойдем, дорогой, мне тоже нужно с тобой поговорить.

— Иду, Асланбек, вот только коньяк допью, — ответил бригадир, бросая бармену десять долларов и поднимая стакан. — Я всегда заказываю эту марку.

— Я угощу тебя таким коньяком, который ты еще не пробовал, — пообещал чеченец, играя маской добродушия на широком волевом лице. — Прошу, окажи услугу и честь.

В зале с игровыми столами людей было пока мало. Несколько человек откровенно равнодушно следили за шариком тотализатора, летающим по кругу, не надеясь ни на выигрыш, ни на поднятие в связи с ним интереса к жизни вообще. Да и сами ставки оставляли желать лучшего, эти люди забрели сюда случайно, чтобы убить время. Настоящие баталии разыграются ближе к полуночи, когда в зал завалит кодла разодетых фирмачей и политических деятелей местного значения, втихаря контролирующих бизнес, до сих пор поднимающийся на ноги, и получающих немеряные взятки за подпись на нужной бумаге. И продолжатся они до самого утра. Тогда кто-то за одну ночь отстегнет в бездонный чеченский котел сотню тысяч баксов, может быть, не одну. Кому-то охранники, нанятые из числа русских беспредельщиков, разобьют морду прямо в зале, проволокут окровавленного мимо публики из якобы высшего света с крестьянскими темными харями, и выбросят в коридор с туалетами и помойными ведрами по углам. На улицу здесь выкидывали только залетных, не имевших хода дальше бара.

Асланбек, взяв бригадира за рукав, проводил его через зал к двери, задрапированной под окно в природу, ввел в небольшую комнату с низкой мягкой мебелью красного цвета. Посередине раскорячился инкрустированный стол на толстых ножках, служащий и для игры в нарды, и для подписания долговых расписок, и для коротких трапез. На стене висел большой восточный ковер, увешанный по всей площади старинным огнестрельным оружием, саблями и кинжалами в ножнах. Слонок, бросив полушубок на вешалку в углу, упал на край глубокого дивана, провел рукой по лицу. Он сюда приходил всегда с внутренним ощущением напряжения, несмотря на то, что дороги чеченских и русских отморозков пересекались довольно часто. Дела, которыми обе группировки занимались, мало чем отличались, грабили индивидуалистов, решивших вырваться из толпы, русских в основной своей массе. Асланбек, присев напротив, сказал что-то по чеченски. Один из джигитов в черном костюме, стоящих у двери, отправился исполнять приказание, второй занял место на стуле.

— Как твое здоровье, уважаемый? — поитересовался Асланбек.

— Пока терпимо, — ответил Слонок, сдерживая одышку от раздавшегося брюха. Было непривычно умещаться не на обычном стуле или в кресле с прямым сидением, а проваливаться куда-то вниз.

— Как семья, дети, родные?

— Все по прежнему, — отмахнулся бригадир от восточных витиеватостей. — Что там может измениться.

— Хорошо. Что тебя, дорогой мой друг, привело ко мне? — вложил чеченец подбородок в ладонь руки, поставленной на колене на локоть. В свете настенного бра на среднем пальце сверкнул точеный перстень с бриллиантом каратов на десять. — Ты знаешь, я всегда к твоим услугам.

— Знаю, — пробурчал Слонок, пряча ухмылку. — Поэтому и пришел прояснить некоторые эпизоды и подробности, чтобы между нами не возникало нежелательных трений.

— Упаси бог, если появились подозрения, их нужно немедленно развеять, — согласился Асланбек. — Я слушаю тебя со вниманием.