Королева викингов - Пол Андерсон

«Или ее», — закончила Гуннхильд свою тайную мысль.

Она подняла руку, будто хотела нащупать серебряный молоточек, покоившийся между грудями. В ее жилище среди немногих вещей, которые она смогла взять с корабля, хранилась вырезанная из мыльного камня маленькая фигурка Фрейра; когда Гуннхильд втайне от всех вынимала изображение бога с огромным напряженным детородным членом и поглаживала его, она ощущала трепет, словно от прикосновения к неимоверной мощи. Так она обращалась к небу и земле, чтобы они были ее защитниками, как бы далеко от дома она ни находилась. А Эзур поклялся принести богам великую благодарственную жертву, если дочь возвратится благополучно.

Но в ином случае она могла бы иметь только свою собственную силу.

Воздав должное почтение валуну, мужчины проводили девушку в стойбище. Там они сказали, что снова встретятся с нею через несколько снов. А до тех пор она должна заниматься обычными делами, а наряду с ними — вспоминать то, что узнала, пока не выучит назубок. Ей очень хотелось поставить их на место надменным ответом — что она дочь хёвдинга, внучка ярла, — но тогда они вполне могли бы остановить какое-нибудь проплывающее мимо судно и попросить отвезти ее прямо домой. Однако если они рассчитывают на то, что необходимость поддерживать огонь, ощипывать дичь, собирать ягоды, урывая минуты для краткого отдыха в промежутках между этими занятиями, может сломить ее, то, значит, их колдовское зрение не способно проникнуть в ее мысли!

Расставшись с колдунами, Гуннхильд направилась к своему жилью. Это стойбище было самым большим из всех, в которых обитало племя во время своих летних кочевий, так как именно сюда в разгар лета сгоняли северных оленей из лесов и болот, где они обычно бродили. Мужчины и подростки бежали рядом со стадом, направляя его в просторный загон из жердей, привязанных к деревьям. В это время года животные тесно жались друг к другу, пытаясь спастись от гнуса, и стадо шло за любым вожаком, наученным слушаться человека. Однако в большинстве своем они были полудикие, готовые в любой момент убежать, если что-то их напугает. Небольшую часть оленей приучали носить вьюки и таскать сани зимой; остальные давали молоко, мясо, шкуры, кишки, рога, кость.

Хижины теснились по краям поляны и укрывались под деревьями. Около каждой была устроена ньялла, деревянный крытый настил, положенный на высокий — гораздо выше человеческого роста — пень срубленного дерева, где хранили продовольствие и другие товары, которые нужно было уберечь от вороватых животных. На настил забирались по своего рода лестнице — бревну с глубокими зарубками. Гуннхильд видела подобные сооружения у норвежских земледельцев, но там их чаще устанавливали на четыре крепких древесных комля, вырытых вместе с корнями и вкопанных на новое место.

Она уже видела и дерновые хижины. В точно такой Сейя провела большую часть своей жизни в Ульвгарде. Правда, здесь они, как правило, были больше и сделаны лучше; их стены и крыши складывались в основном из бревен с заделанными глиной и мхом щелями. Над крышами вился дым. Женщины и девочки сидели на земле перед хижинами, занимаясь делами, для которых требовалось место и яркий дневной свет. Они болтали между собой, окликали друг дружку и то и дело громко беззаботно смеялись. Их веселье подействовало на Гуннхильд удручающе. Возможно, их жизнь была немного легче, чем у большинства норвежских бедняков, немного свободнее, но все равно, насколько же она была унылой!

Девушка подошла к дому, где ее поселили. Он принадлежал родственникам Сейи и был заметно лучше большей части соседних лачуг. Женщина, сидевшая возле входа, увидев ее, отбросила куски кожи, которые сшивала, изготавливая какую-то одежду, и бегом бросилась к ней навстречу.

— О, Гуннхильд! — закричала она. Ее измазанное сажей и жиром лицо светилось счастьем. Она стиснула руки девушки в ладонях. — Замечательные новости! Я выхожу замуж! Кейно, сын…

Гуннхильд почти не прислушивалась к ее возбужденным речам. Она ощутила лишь то, что теряет единственного здесь человека, который в какой-то степени соответствовал понятию «друг». Конечно, она не относилась к Сейе как к сестре, нет, скорее как к собаке или кошке, близость которой поднимает настроение и напоминает о доме. Теперь рядом с Гуннхильд не будет ничего, что помогало бы ей забыть те взгляды, которые снова и снова искоса бросали на нее колдуны.

— Да будет все у тебя хорошо, — пробормотала она.

И Сейя покинула страницы этой повести, чтобы никогда больше на них не возвращаться.

Там, где могучая Двина неторопливо и величественно течет среди пойменных лугов и болотистых лесов, шло сражение. У Рюги Разбивателя Шлемов было меньше хорошо вооруженных и обученных воинов — норвежцев, датчан, шведов, русских, — чем у Эйрика Харальдсона, но с ним был большой отряд каренов — лучников, копейщиков, пращников. Они должны были сокрушить ателинга своим численным превосходством.

Увидев, что эта толпа надвигается на него, Эйрик рассмеялся.

— Неужели они думают, что мы сейчас же удерем домой? — воскликнул он.

— А я думаю, что если бы мы так поступили, то они стали бы преследовать нас по обоим берегам и стрелять нас на выбор, как кабанов, которых гонят по дну оврага, — ответил Торольв Скаллагримсон. — Йен Рюги наверняка не хочет, чтобы мы вернулись с большими силами и выскребли его из скорлупы.

Эйрик кивнул.

— Это вероломный человек. Он ни разу не потребовал от меня прямо, чтобы я убирался из его маленького княжества. Нет, он старается держаться поблизости, так, чтобы иметь возможность внезапно броситься на нас. Уцелеет он или нет, но ему придется пожалеть об этом. Мы встанем на берегу, чтобы они не могли подкрасться к нам со спины, и посмотрим, что получится.

Первыми двинулись викинги Рюги, прикрываясь щитами. Позади них толкали друг друга и завывали его дикие союзники, одетые в шкуры. Мечи звенели, топоры грохотали. Коричневая вода среди тростников начала менять цвет на красный.

Над сражением развевалось знамя Эйрика. Торольв держал его в высоко поднятой левой руке. С этой стороны его прикрывал кто-то из друзей. В правой сверкал клинок. Вот он встретил удар. Оружие врага отскочило. Торольв слегка покачнулся и наклонился вперед. Следующий удар пришелся на кольчугу. Быстрый, как рысь, Торольв ударил противника по ноге ниже кольчуги и почувствовал, что перерубил кость. Незнакомец застонал, качнулся раз-другой и упал на здоровое колено. Торольв глубоко разрубил ему шею, и тот рухнул бесформенной кучей. От зловония мутило. Хотя небо было серым, струившаяся кровь сияла ярким огненным блеском.

Поблизости так же умело и отчаянно рубился Эйрик. Мало в чем уступал вождю и любой воин из его тщательно подобранной дружины. Атакующие остановились, а потом подались назад. Передовой отряд наткнулся на сгрудившихся позади карелов и принялся яростно распихивать их, расчищая себе путь к отступлению.

— А теперь вперед! — яростно крикнул Эйрик. Он схватил рог, висевший у него на боку, поднес его к губам и протрубил. Сигнал перекрыл шум битвы. Торольв, пробивая себе путь шаг за шагом, двинулся вперед. Над головой у него развевалось знамя — оно слегка покачивалось от движений правой руки, — черный орел на янтарном фоне.