Тюремная песнь королевы - Юлия Андреева

– А правда, на кой ей от себя короля отваживать? Была бы ведьмой, крепче крепкого к себе бы привязала, так чтобы он обо всем, кроме нее, забыл. Вот это ворожба! А у нас во Французском королевстве все не как у людей. Колдуньи ворожат против себя. А короли вообще ни на что не…

В этот момент отряд добрался, наконец, до ворот монастыря.

– Ваше Величество, – золотоволосый офицер стражи подошел к королеве, почтительно склонившись перед ней, – вы понимаете по-французски?

Энгебурга отрицательно помотала головой, произнеся несколько слов на незнакомом офицеру языке.

– Может быть, в вашей свите есть переводчица, что понимает французский? – он поочередно показал на каждую из плетущихся за своей королевой дам. – Кто умеет говорить?

Наконец до Энгебурги дошел смысл сказанного офицером, и она поманила рукой в изящной перчатке одну из девушек.

– Благородная донна понимает по-французски? – спросил офицер, грациозно склоняясь перед фрейлиной.

– Да, сеньор. Я есть немного понимать французский язык и помогать вам говорить с королева Франции Энгебурга. – Мария Кулер заученно улыбнулась, присев в дежурном реверансе, после чего все продолжили путь.

– Мое имя Бертран ля Руж, – представился офицер, весело тряхнув золотистыми кудрями, на которых белели снежинки. – Прошу вас, прелестная дама, сообщить Ее Величеству, что я ее преданный слуга. – Он дал время Марии перевести сказанное и продолжил, прижимая руку к сердцу. – Ваше Величество, я и мой отряд останемся в монастыре на одну неделю, это необходимо, для того чтобы наши лошади отдохнули. За это время я прошу вас принять меня для наиважнейшей беседы. Умоляю дать мне аудиенцию, разумеется, в присутствии госпожи переводчицы, – он галантно поклонился Марии. – А если вы пожелаете, то и в присутствии ваших доверенных слуг.

Не скрывая своего удивления и со все нарастающим возбуждением, Мария перевела речь господина ля Ружа Энгебурге.

– Может ли опальная королева, находящаяся в святом месте, тем более в месте своего заключения, принимать здесь кого-либо? – удивленно уставилась на Марию Энгебурга. – Скажи этому смелому рыцарю, что, если он хочет просить у меня замолвить за него словечко перед Его Величеством, у меня это вряд ли получится. К тому же это может быть расценено как… как… – Она отвернулась от фрейлины, чтобы скрыть вдруг появившуюся краску на лице. – Ну, ты понимаешь…

– Ваше Величество! Но, мне кажется, это очень милый рыцарь. Он куртуазен и благороден. Я думаю, будет невежливым, если вы обидите его отказом. Тем более что встречаться с ним вы можете в присутствии всех своих дам. Или, если желаете, я сама могу поговорить с ним от вашего имени.

Обдумав слова фрейлины, Энгебурга дала согласие выслушать рыцаря. Но просила передать, что не останется наедине с мужчиной и, если ей не понравится разговор или манеры рыцаря, королева оставляет за собой право в любой момент прервать аудиенцию.

Мария была рада радешенька давно утраченной возможности побеседовать с приятным молодым человеком и, быть может, опробовать на нем свои чары. Правда, на самом деле ей больше нравился второй офицер, который за время всего путешествия то и дело бросал томные взгляды на Анну и поддержал ее, когда та поскользнулась. Высвободившись из объятий офицера, Анна извинилась и поблагодарила его, потому как только вульгарные девицы могут оказываться в объятиях незнакомцев.

Поприветствовав гостей, мать-настоятельница первым делом сообщила, что король не распорядился на счет содержания королевы, равно как и ее свиты, вплоть до того момента, когда государыня и ее девушки пожелают постричься в монахини. Последнее уточнение было встречено со стороны Энгебурги несгибаемым отказом, после чего мать-настоятельница сообщила, что все необходимое фрейлины смогут покупать у келарши, и велела последней показать дамам предназначенные для них кельи.

Вслед за свитой Энгебурги святые сестры доставили их вещи. Служащие на конюшне монахини приняли коней, другие повели отряд конвойных занять отведенные для них помещения.

До монастырской гостиницы, где должны были разместиться военные, вела ухоженная дорожка, выложенная битым кирпичом. По обеим сторонам ее росли фруктовые деревья, как бы образовывая симпатичную аллейку. Снег с нее постоянно сметался, так что на снежном фоне она выглядела почти красной. Точно такая же дорожка, но обсаженная шиповником и багульником, тянулась к монастырской церкви. Сейчас на ветках всех кустарниках лежали пушистые шапки мокрого снега, что предавало особую живописность пейзажу.

Сразу же за церковью направо тянулись грядки огорода, ровные, точно могилки, овощи и зелень отсюда шли сразу же на трапезные столы и в кухню для зимних заготовок. Слева от церкви были выстроены здания библиотеки, больницы и бани.

– Помяни мое слово, эн Бертран, запрячут этих красавиц в гнездо над пропастью. Как есть запрячут! – сокрушался впечатлительный Анри де Мариньяк. – Неделю мы здесь и больше ни на день не остаться. Такую мать-настоятельницу вовек не уговоришь. А что можно сделать за неделю?

– Неделя не малый срок. – Бертран ля Руж наматывал на палец локон, рассеянно глядя на башню, в которую только что монахини увели королеву и ее свиту. – Если все как следует обдумать, вполне можно что-нибудь и решить. Например, сказаться больными. Не станут же добрые монахини выгонять внезапно заболевших рыцарей?

– Ты мать-настоятельницу видел? – Анри де Мариньяк схватился за голову. – Она узницам в куске хлеба отказала. А нас так просто выгонит взашей и, как звать, не спросит. Гадина! А выгонит – так что, штурмом стены брать? На крыльях лететь? Я вот что думаю, любезнейший Бертран. Девушки у нашей королевы одна краше другой. А здесь их всех неминуемая смерть ожидает. Так что нужно все силы приложить, а голубиц сизокрылых из плена вызволить! Что до меня, то откроюсь тебе по чести. В жизни не видел девицы прелестнее, чем госпожа Мария Кулер, что переводчицей при королеве служит. Ради ее любви на все пойти можно.

– Неужто даже с холостой жизнью покончишь? – Бертран ля Руж рассмеялся, Анри де Мариньяк был известен меж служивой братии как закоренелый холостяк.

– А что в ней хорошего-то, в холостяцкой моей жизни?! – вопросом на вопрос ответил Анри. На фоне белого от снега монастырского подворья его орлиный профиль и смоляные длинные волосы казались еще более черными и чуждыми в этих местах. – Коли она скажет «да» – женюсь и никого не спрошу.

В этот момент приятели как раз входили в гостиницу, над входом которой красовалось выложенное разноцветными камешками распятье. Оба рыцаря замолчали, опасаясь, как бы монахини не расслышали их разговора и не доложили своему начальству.

Устроившись через некоторое время опять вдвоем в одной комнате, которую им выделили, и послав оруженосцев в трапезную за едой, они продолжили разговор.

– Я доподлинно знаю, что возле монастыря, где их прежде содержали, недавно нашли шесть обнаженных женских тел с отрубленными головами, – стараясь говорить тише, сообщил Анри де Мариньяк. – Это конечно же государственная тайна, но мой кузен Фернанд Мишле, что прежде служил сначала оруженосцем короля, а потом получил повышение, став хранителем печати, получил приказ провести дознание, покойниц обезглавленных самолично видел.