Снег на экваторе - Андрей Поляков

Как сейчас, помню первого увиденного на мосту туриста, согласившегося сигануть в пропасть. Это был худощавый белый юноша с вьющимися темными кудрями. Он нервно вдохнул теплый воздух, напоенный влагой бушевавшего за его спиной водопада Виктория.

– Три, два… – продолжали радостно считать туристы.

– Смотреть только вперед! – крик инструктора перекрыл скандирование.

– Один, банджи-и-и…

Издав то ли боевой клич, то ли вопль ужаса, парень, словно крылья, широко раскинул руки и рухнул с моста в ущелье.

Лишь перед самой водой, не скрывавшей выложенное крупными камнями дно реки Замбези, падение замедлилось, потом остановилось полностью, а затем беспомощное тело взмыло вверх. Толстенный упругий канат не подвел. Пока юноша, словно мячик на резинке, подскакивал над потоком, к нему на второй веревке спустился инструктор.

Испытание успешно завершилось. Любителя острых ощущений бережно перевернули и вытянули обратно. Пару минут спустя он сидел у разбитой на мосту палатке с лицом, красным от прилива крови и нахлынувших чувств, и под задорные звуки рок-н-ролла любовался собственным геройством на экране монитора. Тот день явно запомнился парню надолго. Тем приятнее, что, вернувшись в родную Англию, он смог не только красочно расписать подвиг друзьям и подружкам, но и показать его на видео.

Вряд ли когда-нибудь удастся достоверно установить, кто изобрел головокружительные прыжки с высоты на канатах – банджи джампинг. На первенство претендуют мексиканские индейцы и жители тихоокеанского острова Вануату. Столетиями прыжки были строго регламентированным ритуалом, позволявшим настоящим мужчинам похваляться перед соплеменницами удалью и ловкостью. В наше время они превратились в аттракцион, приносящий неплохой доход.

Оказалось, что в мире немало тех, кому опостылела монотонная городская жизнь и кто не прочь поиграть с судьбой. С тех пор как в 1993 году новозеландец Барен Стефенсон договорился с властями Замбии и Зимбабве и организовал прыжки с моста над Замбези, недостатка в клиентах не было. Прыгали школьники, люди среднего возраста, мужчины и женщины. Прослышав о новой забаве бравых мзунгу (европейцев), энтузиазмом заразился даже местный вождь Мукуни.

Однажды на пограничный мост вступила необычная процессия. Шествие открывали воины со щитами и копьями, за ними шли барабанщики, замыкал колонну женский хор, ритмично певший под грохот тамтамов. Во главе процессии торжественно выступал молодой африканец в леопардовой шкуре, горделиво опиравшийся на резной посох.

– Готов к прыжку. Что делать? – по-спартански лаконично вопросил вождь, приблизившись к Стефенсону.

– Снять обувь, часы и шкуры, – в тон ответил инструктор.

Не меняя выражения лица, излучавшего достоинство и спокойствие, вождь позволил спеленать ноги махровым полотенцем и пристегнуть канат. Начался отсчет. И вдруг осечка. Отсчитали повторно – вновь Мукуни не тронулся с места. И лишь на третий раз он превозмог страх и сделал шаг вперед.

Преодолеть себя не так-то просто, даже зная, что смертельных случаев пока не было. Правда, разок веревка все-таки оборвалась, но каким-то чудом обошлось. Девушка, упавшая в реку, невероятным образом избежала не только гибели, но даже переломов, отделавшись ушибами и синяками.

Прыжок банджи с моста над Замбези – самый затяжной в мире. Те, кто на него решился, пребывают в полете целых пять секунд. За это время канат позволяет им пролететь ровно 111 метров, развив скорость до 180 километров в час. Неудивительно, что некоторые неожиданно меняют мнение и в последний момент, уже стоя на краю, отказываются от прыжка. Что ж, кто посмеет их осудить? Но и денег, заплаченных за своеобразное удовольствие, им, разумеется, не возвращают.

Место для рекордных полетов выбрано соответствующее. Муси-оа-Тунья – «дым, который гремит», как называет водопад местное племя кололо – грохочет и вздымает радужную водяную пыль совсем рядом, в сотне метров. Сам мост – впечатляющий памятник первопроходцам, которые в начале прошлого века почти вручную сумели за 14 месяцев построить величественное сооружение, до сих пор исправно выдерживающее не только грузовые автомобили, но и железнодорожные составы, а теперь гостеприимно приютившее любителей смелой забавы.

Из сотен тысяч туристов, ежегодно посещающих Виктория-Фоллс и Ливингстон, несколько тысяч приезжают ради банджи. По городкам бродят мускулистые, загорелые молодые люди с рюкзаками. Они ночуют в непритязательных кемпингах, едят в дешевых закусочных, шумно смеются и спорят, внося оживление в размеренную курортную жизнь.

Несмотря на крошечные размеры, Ливингстон продолжает числиться среди крупных замбийских городов. При всей деградации, посмотреть здесь все еще есть на что. На центральном холме стоит большой музей с остановившимися башенными часами, где с колониальных времен сохранились искусные чучела экзотических животных, птиц и рыб, уникальные исторические и археологические экспонаты, в том числе вещи и записные книжки Давида Ливингстона. Изменения коснулись только небольшой экспозиции, рассказывающей об истории края. Наряду с фото первопроходцев, появились стенды с портретами африканских политиков. На городской окраине по-прежнему действует музей паровозов, в котором собраны английские локомотивы XIX и начала XX веков. Остались здания, возведенные еще в 1890-е. Между прочим, первые каменные жилища на территории Замбии.

Их строители покоятся на кладбище, вошедшем в территорию заповедника. Дело в том, что первое поселение возникло рядом с водопадом, у реки. Потребовалось немного времени, чтобы выяснить, что место кишит комарами и из-за малярии жить там невозможно. Город отодвинули от Замбези на шесть километров, на продуваемые ветрами высокие холмы. Но и там, после приезда из Лусаки, забравшейся на высоту больше километра над уровнем океана, ощущаешь высокую влажность и жару. Как правило, температура в Ливингстоне выше, чем в столице, – на пять – семь градусов.

Когда я впервые приехал в город, упадок бросался в глаза: все ржавело, выцветало, линяло, осыпалось. Единственной гостиницей, отвечавшей международным стандартам, была небольшая «Муси-оа-Тунья». Она относилась к международной сети отелей «Интерконтиненталь», но, так как стояла метрах в двухстах от водопада, называлась по-местному. В период полной воды, в марте – июне, водяной пар, поднимавшийся над водопадом, виднелся за десятки километров, а шум от него действительно производил впечатление несусветного грохота. Брызг было так много, и они разлетались так далеко, что ходить по краю разлома, с противоположной стороны которого падала вода, можно было только в купальном костюме.

Ливингстон не изобиловал местами для прогулок и расслабления. Право же, трудно признать в качестве таковых тропинку вдоль водопада, пройдя по которой в полноводье, промокаешь до нитки. Впрочем, это беда всех замбийских городов. Даже в Лусаке нет парков и, чтобы спокойно посидеть в выходной в тени деревьев, надо ехать за два десятка километров в небольшой и недешевый заповедник «Лилаи-лодж» или в Ботанический сад «Мунда уанга».

В последнем цена за вход весьма умеренная, да и место приятное. На десятках гектаров сада собраны тысячи растений: деревья, кустарники, цветы. И все бы хорошо, но после того, как в 1978 году умер создатель сада Ральф Сандер, территория неумолимо погружалась в упадок. Особенно жаль было наблюдать за распадом потому, что Ральф в буквальном смысле посвятил «Мунда уанга» всю жизнь без остатка. Из-за сада он отказался от женитьбы, полностью тратил на него жалование и даже похоронить завещал на его территории, что и было исполнено.